Волхонка. Знаменка. Ленивка. Прогулки по Чертолью

Нельзя не отметить тот факт, что своими блестящими кадрами Московские высшие женские курсы во многом были «обязаны» министру просвещения Кассо. В результате проведенных им репрессий в 1911 г. из Московского университета было исключено 1072 студента за участие в революционном движении. Большая группа виднейших ученых‑профессоров (более ста человек) покинула университет, и значительная их часть перешла на Московские высшие женские курсы. Такое количество выдающихся ученых, несомненно, способствовало высокому уровню преподавания на курсах. Единственной слабой стороной учебной деятельности Московских высших женских курсов была педагогическая и методическая подготовка слушательниц.

Министерство просвещения понимало эту проблему так: «Университет… не может научить передаче этих познаний другим… и это должны принять на себя иные учреждения, в которые поступали бы молодые люди по получении высшего образования». Таким образом, впервые был поставлен вопрос о необходимости высшего учебного заведения, готовящего педагогические кадры.

Московские высшие женские курсы за период времени с 1900 по 1918 г. значительно изменились. Они стали первым и крупнейшим высшим женским учебным заведением страны. К 1918 г. курсы насчитывали 8,3 тысячи учащихся и уступали в этом только Московскому университету.

4 июля 1918 г. все вузы, в том числе и Московские высшие женские курсы, были объявлены государственными учебными заведениями. 1 октября 1918 г. были отменены все привилегии профессоров, связанные с учебными степенями и званиями. В вузах устанавливались две должности – профессора и преподавателя, что подрывало стимул к научной деятельности. А курсы были преобразованы во 2‑й Московский государственный университет, находившийся на Малой Царицынской улице.

2‑й МГУ существовал до 1930 г., после чего его ликвидировали, а на его основе было создано три института: 2‑й Московский государственный медицинский институт, Московский государственный институт тонкой химической технологии и Московский государственный педагогический институт.

Вряд ли думал профессор Герье, возглавляя в 1872 г. такое благое дело, как женские курсы, что через много лет его усилия принесут подобные ощутимые плоды.

В 1918 г., когда были закрыты все московские гимназии, в доме разместился Университет трудящихся Востока (Китайский университет). По воспоминаниям местного старожила, студенты университета врывались на богослужения в храм Христа Спасителя и заталкивали в подсвечники скатанные бумажные шарики, чтобы верующие не могли поставить свечку.

Затем здание занимали Лесной институт, Министерство лесной и деревообрабатывающей промышленности.

Улица Волхонка, дом 18. С Пушкиным на дружеской ноге

Усадебный дом постройки конца XVIII в.

Городская усадьба конца XVIII в. В 1758 г. усадьба принадлежала гвардии прапорщику П.П. Дохтурову. В 1760– 1790‑х гг. – Волконским, от них перешла в 1798 г. к статской советнице А.И. Ушаковой. Ее наследник, полковник И.М. Ушаков, продал усадьбу Е.М. Ермоловой.

В 1812 г. усадьба выгорела, но вскоре была восстановлена в измененном виде. В 1817–1818 гг. дом снимала семья И.А. Яковлева, отца Александра Герцена (Герцен был незаконнорожденным сыном – брак его родители не оформили, поэтому отец не дал ему свою фамилию, а изобрел ее из немецкого слова, означающего по‑русски «сердце»).

Волхонка, дом 18

Иван Алексеевич Яковлев (1767–1846), уроженец Москвы и отставной капитан лейб‑гвардии Измайловского полка, известен нам сегодня исключительно как родитель Герцена, но было в его жизни событие, благодаря которому он остался в памяти народной, даже если бы был бездетным.

В сентябре 1812 г. он удостоился чести быть принятым в Кремле самим Наполеоном. Французский император в те дни искал любую возможность, чтобы замириться с Александром I. Как ни уговаривали Бонапарта его же маршалы поскорее убраться из спаленной пожаром Москвы, пугая русскими холодами, голодом, усугубляющейся деморализацией армии, – а он ни в какую.

Больше месяца Наполеон безрезультатно прождал перемирия в древней русской столице. Нельзя не отметить, что два этих процесса проходили одновременно: чем ниже было моральное падение французских солдат, тем сильнее их император жаждал мира. Уже и есть в Москве было нечего, и раненых вывозить не на чем (одних лошадей съели, а другие сами передохли), а Наполеон все надеялся – Александр I вот‑вот протянет ему руку дружбы…

В эти дни агенты московской полиции доносили из Москвы: «Французы опечалены и ожесточены, что не требуют у них мира, как им Наполеон то обещал по занятии Москвы, а потому разорениями и грабежами думают к миру понудить».

Наполеон избаловал свою армию, приучив ее к легким и быстрым победам. Столь скоротечного мира ожидал он и в России. Но привычка сослужила ему плохую службу. Не только самый последний капрал уверовал в неотвратимость скорого и победного завершения русской кампании, но и сам император был в этом убежден, обманывая себя.