Волхв

Бредя к нему по хвойной подстилке – одет он был строже, чем обычно в дневное время: темно-синие брюки и водолазка, тоже синяя, но еще темнее, – я собирался в кулак, ибо вся его многозначительная поза прямо-таки кричала об очередном подвохе. Прима его труппы, несомненно, не кривила душой – по крайней мере, расписывая свой восторг перед ним и уверенность в том, что он не злодей. Но и взвесь сомнения, даже ужаса обнаружилась в ней ярче дозволенного. Ей хотелось убедить не столько меня, сколько себя самое. И при первом же взгляде на старика мною опять овладело недоверие.

– Здравствуйте.

– Добрый день, Николас. Простите, что отлучился. Маленький скандал на Уолл-стрит. – Казалось, Уолл-стрит находится не просто в другом полушарии, но на другом краю вселенной. Я принял сочувствующий вид.

– Что вы говорите!

– Два года назад я по неразумию вступил в кредитный консорциум.

Вообразите себе Версаль, в котором не один Roi Soleil68, a целых пять.

– И кого вы снабжали кредитами?

– Кого только не снабжал, – зачастил он. – Пришлось ехать в Нафплион, чтобы позвонить в Женеву.

– Надеюсь, вы не вылетели в трубу.

– В трубу вылетают только идиоты. Но это происходит с ними еще во чреве матери. С Лилией болтали?

– Да.

– Хорошо.

Мы направились к дому. Смерив его взглядом, я уронил:

– Познакомился с ее сестрой.

Он дотронулся до мощного бинокля, что висел у него на шее:

– Мне послышалось пение горной славки. Сезон их перелета давно миновал. – Не столько обструкция, сколько цирковой фокус: тема разговора бесследно исчезает.

– Точнее, видел ее сестру.

Он сделал еще несколько шагов – похоже, лихорадочно соображая.

– У Лилии нет сестер. По крайней мере тут.

– Я только хотел сказать, что скучать мне в ваше отсутствие не давали.

Без улыбки склонил голову. Мы замолчали. Он до смешного напоминал шахматиста, задумавшегося над очередным ходом; бешеный перебор комбинаций. Раз он даже собрался что-то сказать, но прикусил язык.

Мы достигли гравийной площадки.

– Как вам мой Посейдон?

– Он великолепен. Я чуть было не…

Схватив меня за руку, он прервал мою фразу; опустил голову, будто не находя нужных слов.

– Ее следует развлекать. Ей это необходимо. Но не расстраивать. Теперь вы, конечно, поняли, почему. Простите, что мы не открыли вам всего сразу.

– Вы имеете в виду… амнезию?

Застыл у самой лестницы.

– Больше вас в ней ничего не насторожило?

– Насторожило многое.

– Болезненные проявления?

– Нет.

Вскинул брови, точно удивившись, но поднялся по ступенькам; положил бинокль на ветхую камышовую кушетку, шагнул к столу. Прежде чем усесться, я, в подражание ему, пытливо дернул головой.

– Навязчивая страсть к переодеванию. Ложные мотивировки. И это вас не насторожило?

Я закусил губу, но на лице его, пока он снимал с блюд муслиновые салфетки, не дрогнул ни один мускул.

– Я думал, как раз это от нее и требуется.

– Требуется? – Он сделал вид, что озадачен, но взгляд его сразу прояснился. – А, вы хотите сказать, что для шизофрении подобные симптомы типичны?

– Для шизофрении?

– Вы разве не о ней? – Пригласил меня садиться. – Извините. Вам, наверно, незнакома психиатрическая терминология.

– Знакома. Однако…

– Раздвоение личности.

– Я знаю, что такое шизофрения. Но вы сказали, что она вам… во всем подчиняется?

– Ну конечно. Именно так и обращаются с ребенком. Чтоб он набрался отваги и проявил самостоятельность.

– Она же не ребенок.

– Я выражаюсь образно. Как и вчера вечером, впрочем.

– Но она весьма неглупа.

– Связь между развитым интеллектом и шизофренией общеизвестна, – сказал он тоном профессора медицины. Дожевав сандвич, я хихикнул.

– С каждым днем, проведенным здесь, мой нос все вытягивается.

Он опешил, даже забеспокоился:

– Да я и не собирался водить вас за нос. Ничего похожего.

– А по-моему, очень похоже. Валяйте, я привык. Отодвинулся от стола, незнакомым жестом сжал руками виски, словно уличенный в чудовищной ошибке. С его натурой такое отчаяние не сочеталось; и я понял, что он актерствует.

– Я-то был уверен, что вы обо всем догадались.

– Ясное дело, догадался.

Пронзительный взгляд, который по всем статьям должен был убедить меня – но не убедил.

– Ряд обстоятельств личного свойства (в них сейчас не время вдаваться), помимо почти родительских чувств, что я к ней питаю, налагает на меня самую серьезную ответственность за судьбу несчастного создания, с которым вы только что расстались. – Долил кипятку в серебряный чайник. –

Во многом из-за нее, прежде всего из-за нее я удалился от глаз людских в Бурани. Я думал, что вы это поняли.

– Еще как понял!

– Только здесь бедное дитя может погулять на воле и предаться своим грезам.

– Вы хотите сказать, она сумасшедшая?

– Слова «сумасшедший» в медицине нет, оно ничего не значит. Она страдает шизофренией.

– И воображает себя вашей умершей невестой?

– Эту роль навязал ей я. Осторожно внушил. Вреда тут никакого, а играет она с наслаждением. Другие ее личины не столь безобидны.

– Личины?