Волки

Костя постоял на мокром хрустком шлаке, там, где находилась жилая комната Мязина. Из-под угля, битой закопченной штукатурки торчали пружины сгоревшего дивана, медная слегка оплавленная дверная ручка, железная кружка, покрытая сине-бурой окалиной, пузырьки аптечной формы. Двое сотрудников криминалистической лаборатории, пожилые, молчаливо-сосредоточенные люди, сидя на корточках, черными от угольной грязи руками перебирали горелый мусор, кое-что помещая в уже собранные кучки.

Занятые своей работой, они не спросили Костю, зачем, с какой целью он тут. Но если бы кто-нибудь его спросил, наверное, он затруднился бы назвать ясную, определенную причину. Она была и в простом человеческом любопытстве, и в заинтересованности Мязиным, которого он не успел увидеть и узнать, и в причастности к расследованию, поскольку Виктор Баранников выложил ему все обстоятельства и втянул его в их разгадку. Главное же – в чувстве, что ночное происшествие и дело, которым он занимается, имеют где-то какие-то точки схода… Этот таинственный человек, вылезающий в полночь из окна… Кто он? Баранников, конечно, вправе подозревать многих – и Мировицкого, и родственников, но только человек, лазивший в полночь в окно, мог бы дать самый нужный, все разъясняющий ответ… Если он был, конечно, этот человек. Если он не выдумка Келелейкина.

В развалинах дома еще трудились несколько пожарников, что-то доламывая топорами в пустых, зачерненных копотью комнатах, отдирая доски пола, плеща водою из ведер. Едкий запах гари, дыма спирал дыхание, гнал из глаз слезы.

Молоденький перепачканный милиционер складывал в саду возле обломанных, в пожухлой листве яблонь мокрые, растрепанные, обгорелые книги. Тут же в беспорядке громоздилась кое-какая мебель: несколько старинных кресел, стулья, шкафы с полуоторванными дверцами. Отдельно, штабельком, лежали десятка два картин в багетных рамах – все, что удалось выхватить из огня, в основном с бельведера. На той картине, что лежала сверху остальных, перламутром и синью блистала снежная гора и в разудалом раскате неслись на санках раскрасневшиеся, смеющиеся, пухлощекие девушки в мордовских полушалках, овчинных шубейках.

«Сычков!» – догадался Костя об имени художника. Он уже видел однажды таких девушек. Но то был другой, похожий, вариант. Тогда, в музее, картина остановила Костю своим заражающим весельем деревенского праздника. А сейчас ему показались невероятными и ee снег, и смеющиеся лица девушек. Какой мог быть снег после такого огня, какое могло быть веселье после такого несчастья?..

Отвернувшись от картины, он поднял из мокрой грязи толстый том в кожаном переплете, с отпечатком чьей-то подошвы. Ньютон… Издание 1789 года. Другая книга оказалась на английском – «Звездный атлас» Джона Флемстида, 1729 год.

Отряхнув грязь, Костя осторожно положил книги в общую кучу.

Где только Мязин их добывал? Каждая из них уникум, редкость, а то и последний сохранившийся в мире экземпляр…

– Я ж тебе сказал – нельзя! А ты снова свое, пристаешь! – дошел до Кости рассерженный голос Мрыхина. – Не могу я тебе это своей властью позволить, неужто непонятно?

Возле Мрыхина стоял – Костя сразу узнал его – вчерашний старик грибовар, сокрушавшийся, что отринули бога и нет истинного закона жизни.

Терпеливо выждав, пока Мрыхин замолчит, грибовар заговорил что-то опять – просительным, шепеляво-гудливым голосом.

– Вот человек! – воскликнул Мрыхин, оглядываясь для поддержки на возившегося с книгами милиционера и Костю. – Пять раз уже объяснил, а ему хоть бы что! Мало ли вас, родичей, найдется, не могу ж я вот так запросто налево-направо имущество раздавать! Действуй законным путем, иди в горсовет или куда, проси там. Разрешат – тогда бери, пожалуйста, мне-то что!

– Дак растащут же, покуда выходишь! – уже не просительно, а с недовольством упорствовал старик. – Не знашь, чо ли, каки наши конторы, в них-от не торопятся… Вы ж тут день-ночь сторожевать не будете, уйдете – тем же часом и растащут! Народ-от ведь какой? Мне ж этого ничего не надоть, не прошу, – показал он на домашнюю утварь, книги, картины. – Порядок мы понимам. Мне ведь что? Всего только кирпичу… Ты ж мою квартиру видал? Печку видал? Ну? Худая, прогорелая вся, не варит, не греет, нову надо класть… Хозяин говорит – промысли-де кирпичу, переложим печку. А где кирпич, где его купишь? Да и труха, а не кирпич, такой-то он ныне… А тут кирпич старинный, прочный, его на сто лет хватит… Ну? Товарищ начальник!

– Точка, все! В шестой раз повторять не буду! – сказал Мрыхин, отворачиваясь от грибовара.

Старик насупленно замолчал, неохотно и медленно отошел в сторонку и остановился, видимо, в надежде, что Мрыхин разжалобится и передумает.

– Чего он хочет? – спросил Костя у Мрыхина.

Мрыхин усмехнулся.

– Да печку просит ему отдать, эту вот, с пожарища… На кирпич. Ну и люди, ума у них, что ль, нету? Привязался – отогнать не могу.

– Его как зовут – Илья Николаич?

– Вроде так. Из Мязиных он. Неподалеку тут живет, в подвале. Печка там, верно, у них завалилась, ремонт нужен. Так ведь порядок есть порядок…