Волки

Что его привлекло в ней? Варварская девушка в обносках, что замерла от восторга, разглядывая статую. От внимательного взгляда ваятеля не укрылся и шрам на юном лице, старый вытертый плащ и бледное лицо дакийки. Но глаза смотрели на его работу, как на чудо невиданное. Девушка на мгновение забыла, где находится, забыла о холоде и несчастьях. Только смотрела на мраморную нимфу. И на верёвки.

«И она здесь всего лишь пленница».

— Что, нравится? — спросил скульптор у Тиссы на латыни. Он хотел сказать что-то ещё, но на мгновение замешкался. Подумал, что девушка могла не знать языка римлян.

Но Тисса закивала, вопрос мастера был понятен без перевода,

— Frumoasa, frumoasa! — ответила ему Тисса, — а нет, не так! Formosa! Так правильно?

Мастер усмехнулся, восторг варварской девушки словно вернул его в родные края, в Пергам. Он увидел себя в кругу восхищённых сограждан, ценителей его таланта. Северная зима на мгновение отступила, красота оказалась сильнее холодного ветра и несчастий, сильнее равнодушия практичных с головы до пят легионеров и туповатых варваров.

Скульптор неожиданно улыбнулся, пошарил пальцами у себя за поясом и протянул девчонке пару медных монет, почти силой сунул их ей в руки.

Варварка попыталась отказаться, но скульптор настоял.

— Бери! На счастье!

Она замотала головой, а он, пересыпая латынью эллинские и гетские слова, пытался объяснить, что это просто подарок, и ничего взамен он не требует.

— Красивая ты.

Бергей, стоявший в трёх шагах, заломил бровь.

Красивая?

А ведь и правда. Когда-то в числе первых красавиц её называли. А он просто был мал. Не замечал. Сейчас же поди разгляди ту красоту под слоем грязи, среди шрамов, задавленную горем и лишениями.

Но кому, как не ваятелю видеть прекрасное внутри невзрачного?

XXVI. Пробуждение

Эллин подарил девушке два дупондия из орихалка. Сестерций в сумме.

Дупондий — римская мелкая монета, двойной асс. Сестерций стал равен четырём ассам, начиная с реформы Августа, а его название означает «два и половина третьего». Орихалк или аурихалк — латунь.

Бергей взял Тиссу под руку, и они пошли дальше. По дороге купили на одну из подаренных монет пару пирогов. И тут же на улице стали их есть.

Много дней они уже не ели обычной еды, и горячий пирог показался самым вкусным на свете.

Тисса заметно повеселела, повисла на руке у юноши, болтала о всяких пустяках. Бергей сначала внимательно слушал девушку, а потом вдруг замолчал. Тисса дернула его за рукав, ведь он не расслышал её слова, не ответил на вопрос.

Бергей в свою очередь взял её за руку и указал на то, на что не обратила внимания Тисса.

Оба берега Данубия соединил мост. Два года назад его тут и в помине не было, а ныне вот, нате. Он перекинулся в одного берега на другой, сработанный на совесть, зримое свидетельство неописуемой мощи детей Капитолийской волчицы.

Арки из светлого камня лежали на двадцати опорах. Да нет, не лежали, а будто парили над рекой на высоте свыше восьмидесяти локтей! Мост выглядел очень изящным, всем своим видом показывая, что его строители знали толк в красоте и совершенстве линий. Оба конца моста сторожили крепостные башни.

— Как красиво! — вздохнула Тисса.

Бергея это задело, восторг девушки показался каким-то… чрезмерным. Его злило, что Тисса восхищалась всеми творениями римлян. Тех, кто причинил ей столько боли и зла. Она будто забывала об этом, глядя на их прекрасные вещи.

— Рот закрой, ворона залетит, — сказал он мрачно.

— Ты чего? — не поняла Тисса.

— Ничего, — буркнул Бергей.

Мост словно придавил его, искусное строение говорило только об одном — на землю Дакии пришли новые хозяева и они не жалели средств на то, чтобы устроить здесь жизнь по своему разумению. А проигравшим надлежит смириться, они уже никогда не смогут назвать родную землю своей.

Именно по этому мосту, сработанному Аполлодором Дамасским и перешли на левый берег Данубия легионы Траяна.

Мост, равных которому не строили доселе, стал зримым символом величия Августа, мощи империи. Бергей, конечно, не знал, что так и задумывалось. Строительство этого невероятного сооружения не имело иного смысла. «Бесполезное расточительство казны», — так говорили многие. Большая часть украдкой, но некоторые, например, Адриан — открыто. Публий Элий не скрывал неприятия нынешней войны, хотя и стремился все приказы Траяна исполнить в высшей степени добросовестно. Племянник императора оставался сторонником замирения Децебала иными способами и обустройства надёжной границы на правом берегу Данубия.

«Мост не нужен».

Не нужен ещё и потому, что в прошлую войну легионы успешно переправились по наведённым понтонам.