Волки

Но Траян остался непреклонен. Легионеры Седьмого Клавдиева строили мост под руководством Аполлодора два года. За освящением сооружения наблюдали несколько ближних тарабостов Децебала. Царь всё ещё надеялся договориться, хотя и понимал — завершение этого эпического строительства делает войну неизбежной.

Но Траяну было мало впечатлить даков. На освещение моста пригласили всех послов, что находились в то время в Мёзии, в ставке цезаря. На проложенную над великой рекой дорогу подивились свевы, боспорцы и даже посланники из далёкой Индии.

Гордыня…

«Всё подвластно смертному».

Стоять и смотреть дальше на эту зримую похвальбу «красношеих» не было ни смысла, ни желания. Бергей уже раскаялся, что нашипел на Тиссу, но вслух ничего не сказал, только дернул её за рукав.

— Пошли дальше, — Бергей потянул девушку за собой. Она рассеянно пошла следом, всё ещё разглядывая мост.

Он расспросил прохожих и вызнал, где тут продавали рабов. Вскоре ему удалось найти тех, кто мог ответить на его вопросы. Ими оказались двое соплеменников — даков. Один молодой, даже на взгляд Бергея, но крепкий, широкоплечий, держался уверенно и вёл себя, как хозяин. Другой старик, с седыми волосами. Он слегка прихрамывал и всё время кашлял, когда хватал ртом холодный воздух.

Бергей не стал выспрашивать окольными путями, а заговорил прямо, да пожалобнее, дабы старика растрогать. Но едва успел поведать о известной ему судьбе своей семьи, молодой перебил его:

— Эй, парень, да ты что говоришь? Думаешь, если твои брат и сестра в рабство попали, так это несчастье? Нет уж! Им, считай, повезло! Живы остались, а те, кто жрецов да царя послушали, тех нет уже. Сгинули в муках без следа, да и все дела. Скоро никто и не вспомнит.

— Вспомнят, — процедил Бергей, — и все жизнь отдавшие, ныне в чертогах Залмоксиса пребывают, в вечном блаженстве.

— Э, малец, — прокряхтел старик, — заморочили вам голову Мукапор и присные и предтечи его, от царя до самого нищего комата. Да разве же Залмоксис — бог?

— А кто? — опешил Бергей от такого заявления.

— Лукавый раб эллина одного премудрого, — сказал молодой.

— Пифагореец он, — добавил старик, — слыхал?

Бергей нахмурился и помотал головой. Ему очень хотелось побить старого богохульника, да одного взгляда было достаточно, что молодой не даст и одним ударом душу вынет. Здоров, холён, краснолиц. Явно не голодает тут, как подросток, коему ещё и пятнадцати нет.

Стариков бить совсем уж низко, а скорбных умом и подавно. Такое Бергей придумал себе оправдание.

— Залмоксис от Пифагора-самоссца немало тайной премудрости познал, — продолжал старик, не замечая, как на скулах Бергея играют желваки, — а потом, как выкупился на волю и вернулся на родину, то всякими чудесами заморочил голову царям. Якобы помер, а спустя время воскрес. Вот дурни тёмные и поклонились ему, а Гебелейзиса стали меньше почитать. За то нам всем спустя века пришла расплата. Залмоксис-то лжец, давно червями съеден, а наши исконные боги в обиде на царей и тарабостов, вот и не помогли Децебалу, когда римляне со своими богами сюда пришли.

— Врёшь, старик! — Бергей сжал кулаки, — безумен ты!

— Безумен… — старик усмехнулся, — может и безумен. А сам-то подумай, что царь-то обещал? Посланника к Залмоксису посылали? И не раз. Царь победу обещал, а вышло что? Напрасно людей только загубил. Не слышат наш народ ныне Гебелейзис, Котитто, Нотис, Бендида и Сабазий. Мужам-воинам надо было старых богов славить, Геросу мольбы слать, а не лукавому лжецу. Тогда бы одолели богов римлян. А ныне всё уже. Не подняться нам. Впустую царь народ загубил. Признал бы власть римлян — и под ними бы жили. Вон, на тот берег глянь! Там не одну сотню лет под ними живут.

— Как рабы! Так что же, лучше бы всем рабами стать?! — Бергей едва не задохнулся от злости, — это, выходит, лучшая доля, чем жить свободными?

— Э, парень, ничего-то ты не знаешь, — усмехнулся старик.

— Да кому нужна такая свобода? — спросил молодой, — лучше уж живыми оставаться! И при римлянах жить можно. Солнышко светит, руки да голова на месте — на жизнь себе всегда заработаешь.

— Это как же? — спросил Бергей.

Он вдруг будто опомнился, заново окинул взглядом собеседников. Старик, хоть и заходился в кашле, но убогим нищим не выглядел, а молодой и вовсе — румяный детина в добротной одежде. Как и дед, кстати. И пояса-то у них не дешёвые, а за поясами палки какие-то торчат, обвитые ремнями.

Плети.

И встретились им с Тиссой эти двое на рынке, подле длинного помоста. Тот ныне пустовал, но не горшки же там выставляли. И не скотину.

Вернее, её самую. Только двуногую.

Бергей похолодел. Медленно попятился, отодвигая Тиссу, не проронившую ни слова, себе за спину.

Старик, как видно, испуга Бергея не заметил или истолковал иначе:

— Погоди парень, не злись. Да не суди вот так запросто о людях, судьба она по-всякому поворачивает. Ты как говоришь, брата твоего зовут?

— Дарса, — выдавил из себя Бергей, почти что против воли.