Волки

Они шли по наезженной обжитой дороге, где постоянно попадалось человеческое жильё и римские заставы. Некоторые построены совсем недавно, другим уже больше года. Приходилось их обходить, да и вообще часто сворачивать с дороги, дабы укрыться от проезжавших купцов и конных дозоров «красношеих», что тоже изрядно раздражало Бергея, но он не знал иного пути. Этот же почитал самым быстрым.

Сын Сирма спешил, последними словами клял любую задержку, но от них никуда не деться. День повернул к прибытку, однако от Длинной Ночи миновало не так уж много рассветов и закаты наступали слишком рано, пугающе быстро. И тут уж приходилось решать, что важнее — протопать ещё тысячу-другую шагов, не обращая внимание на рокот оголодавшего брюха, или заняться добычей пропитания. Зимой с этим было совсем непросто.

Несколько раз удалось удачно украсть хлеба на заставах или стоянках купцов, кои устраивались на днёвки и ночлеги подле разорённых, но всё ещё каким-то чудом не вымерших напрочь деревень.

Среди обворованных оказывались и простые селяне, что сами испытывали большую нужду. Бергея совесть не мучала, он на неё пару раз рыкнул, и она заткнулась.

Помогала и охота. Ни рогатины, ни лука со стрелами Бергей не имел, но разжился длинным шнуром, из которого соорудил силки. Ловил птиц.

Однако, всё же иногда приходилось сидеть на месте день-два в кое-как сооружённом укрытии, слушая, как завывает вьюга, вторят ей липнущие к спине собственные потроха, да стучат зубы Тиссы.

Девушка куталась в шерстяной плащ, но то была плохая защита от злого зимнего ветра. Одежда очень изношена, дыра на дыре. Тисса жалась поближе к Бергею, то за руку его брала, то шла в половине шага от парня. А тот казалось, вовсе холода не чувствовал, и удивлялся себе всё больше и больше. Он давно заметил, что Тисса простудилась и кашляет. Иногда, когда отпускало раздражение, появлялась жалость и даже сострадание. Тогда ему хотелось обнять девушку, прижать к себе и защитить от холодного ветра. Да что-то боязно было, неловко.

Как-то, в очередной раз сойдя с дороги при виде колонны ауксиллариев, они набрели на небольшой заброшенный хутор. Разжились просом. «Сарматская каша», — вспомнил Бергей слова Дардиолая.

Здесь нашлась добрая поленница никем не растащенных дров. Бергей жарко натопил дом, нагрел воды в котле и украдкой подглядывал, как Тисса, стесняясь, неуклюже пыталась помыться.

От зрелища обнажённого девичьего тела кровь быстрее побежала по жилам. Хотя там смотреть-то в общем-то не на что. Голод и холод, невзгоды и насилие забрали былую красоту Тиссы. Ныне про неё сказали бы: «Без слёз не взглянешь». Кожа да кости, все рёбра пересчитать можно. Тёмные круги под глазами. Измождённая, прозрачная.

За всё время пути им не раз довелось ночевать, прижавшись друг к другу, и сунув окоченевшие ладони в пах, между сжатых ног, где дольше всего сохранялось тепло. Но тогда зубы отбивали замысловатую дробь, отпугивая все мысли.

А в тот день, подглядывая за девушкой, Бергей осознал, что вот ещё чуть-чуть и он не удержится. Все мысли перетекли туда, в середину тела.

И это было… мерзко. Стоило рубить тех «красношеих», чтобы самому превратиться в них?

Он постарался отдалиться от неё. Жилая часть дома отделялась от загона для скота лишь символической перегородкой, но Бергей всё же ушёл туда, подальше от очага.

— Куда ты? Там же холодно, — пожалела его девушка. Она не понимала его состояния.

— Нормально, — отрезал он.

Ничего не стал объяснять. Ему действительно на было холодно. Почему бы в конце концов не воспользоваться этим странно-приобретённым свойством?

Но по закону подлости именно в ту ночь его затрясло в ознобе. Он испугался — то были знакомые ощущения, и они не сулили ничего хорошего.

Тело скручивала боль, ломота во всех костях и суставах. Так, верно, чувствуют себя старики.

Сознание балансировало на зыбком краю полусна и в конце концов оставило его.

Очнулся он за полночь, весь в поту. Озноб прекратился. Бергей провёл рукой по лицу, стирая липкую влагу. Кожа холодная. Однако в тело вернулась бодрость. Ни следа странной болезни и усталости.

Он прошёл на жилую половину, запалил от ещё светившегося уголька лучину, и долго смотрел на спящую девушку. Впервые за много дней Тисса улыбалась во сне. Ему захотелось сесть рядом, погладить её по голове.

Он сдержался. Вышел наружу. Темень, хоть глаз выколи. Ни луны, ни звёзд.

Сколько прошло дней со встречи с Дардиолаем? Он так и не смог вспомнить, но странная натура, в пугающей природе которой он почти уверился, подсказала — месяц прошёл. Однако, минувшей ночью ничего плохого не случилось, если не считать трясучки.

Может оно того… Сгинуло? Само рассосалось, как говорил… Кто? Вроде Тзир. Может и не он.

Бергей вспомнил пристальный взгляд Залдаса и подумал, что это вряд ли. Не рассосётся само. Почему же тогда этой ночью ничего не случилось? Да хрен его знает. Всё время думать об этом — верный способ спятить.