Волки

— Прекрасное вино, — сказал Аретей, — с Хиоса? Виноград выдержан пять дней в морской воде?

— Полагаю, что так, — подтвердил Алатрион, — оно довольно крепкое для обеденного времени. Потому, лучше бы нам не увлекаться, а отложить распитие этого кувшина на вечер, причём на завтрашний. Сегодня я намереваюсь ещё поработать над переводами египетских папирусов, а для этого нужна ясная голова.

— А меня ждёт терпящая, — вздохнул Аретей, — вздорная богатая старушка, которая выпила всю кровь родственникам. Мало кому отмеряно дожить до столь преклонных лет, а уж обладать таким завидным здоровьем, как она! Её родня стонет и плачет от бабкиных капризов, а той всё безразлично. Её внуки пригласили меня с тайной надеждой, что я изыщу какую-нибудь хворь, и обрадую их новостями. Но безнадёжно, она будто питается их жизненными силами. Неизвестно, кто там на самом деле претерпевает. Я, пожалуй, ограничусь одним визитом к ней.

Говорили они на «александрийском» койне, но старушку Аретей назвал словом patiente, ибо до Сирии благодаря обширной переписке с коллегами Архигена Апамейского, переехавшего в Рим восемь лет назад, докатилась мода на латынь. Алатрион особенно часто сыпал латинскими словечками. Иногда Аретею казалось, что его старший товарищ — настоящий римлянин из Рима, хотя тот такие предположения всегда вышучивал.

— Ты совершенно прав, — согласился с ним Алатрион, — общение с подобными людьми губительно для собственных жизненных сил и никакая praemium не может окупить омерзительного ощущения, которое остаётся от бесед с подобными. Они будто осадок от дешёвого вина на дне кувшина. Однако, похоже, что это судьба всех врачевателей. Невозможно расслабиться и поговорить о чём-нибудь отвлечённом. О чём бы не заводили беседу, всякий раз возвращаемся к работе.

Они беседовали в триклинии, но не на ложах, а сидя в удобных клисмах, сделанных под старину — с изящными гнутыми спинками. В антиохийском состоятельном обществе Алатрион был известен странным убеждением, будто вкушать пищу лёжа совершенно неполезно.

Триклиний — столовая в греческом и римском доме. Так названа из-за трёх клинэ — обеденных лож, что ставили вокруг столика с блюдами так, чтобы возлежащим было удобно есть и беседовать. Клисм — стул с изогнутой спинкой.

Алатрион вообще слыл изрядным чудаком. Не от мира сего. Избегал шумных сборищ, его невозможно было вытащить на симпосион. Жил он в доме, что стоял в наименее заселённом районе Антиохии, в тенистой роще у подножия горы Сильпий, позади театра Цезаря. Хозяин не любил избыток солнца, его нельзя было увидеть в жаркий полдень на агоре, он не ходил в театр, а если и совершал прогулки в центре города, то неизменно на закате в тени портиков. Даже перистиль в его доме был необычным, почти целиком засаженным вовсе не цветами, а фруктовыми деревьями, ветви которых нависали и над центральным бассейном.

Перистиль — внутренний двор в древнегреческом доме.

Оба собеседника, Алатрион, и его младший коллега, Аретей из Каппадокии, были врачевателями, причём довольно известными в Антиохии. Аретей к своим тридцати годам уже успел прославиться не только на родине и в городе, где ныне жил, но и в Киликии, в Ионии, в Египте. Собратья по ремеслу успели высоко оценить его описания различных видов меланхолии, самые опасные из которых, переходящие в манию и глубокое безумие, изгоняющее жизнь, он изыскал даже у Агамемнона по одному только тексту Илиады.

Алатрион, хозяин дома, выглядел лет на десять старше. К нему не так часто обращались пациенты. Он скорее был известен учёными изысканиями. Больных он принимал редко, не столько для заработка, сколько для практики. Так он говорил сам. Но большинство его пациентов оказывались довольны результатом, оттого немалая часть горожан стремилась лечиться у Алатриона и сетовала на его отказы. А отказывал он почти всегда, когда видел случай не слишком интересный, с коим могли справиться собратья по ремеслу. Тогда рекомендовал обратиться к Аретею.

Того подобное поведение, конечно, удивляло. И как к этому относиться, непонятно. С одной стороны коллега позволял ему больше заработать, но с другой… Разве самому Алатриону не нужны деньги?

Тот лишь пожимал плечами. За свою редкую работу он брал очень дорого и уверял, что на жизнь хватает.

— Что же, если невозможно отвлечься, продолжим нашу дискуссию, — сказал Алатрион шутливым тоном, — я прочитал тот отрывок из твоего нового трактата о пневме, и нахожу, что он подозрительно похож на рассуждения нашего общего «римского» друга из его предпоследнего письма, только пересказанные иными словами.

«Римским другом» они, конечно же, в шутку называли Архигена.

— Обвиняешь меня в копировании? — улыбнулся Аретей.