Человек, задавший вопрос, резко контрастировал со всеми собравшимися в принципии. Они разменяли пятый десяток лет (только Адриану через пару месяцев стукнет тридцать один), и седьмой участник совета годился им в сыновья. Ему едва исполнилось восемнадцать. Звали его Децим Теренций Гентиан, он служил трибуном-латиклавием Тринадцатого легиона.
Латиклавий — один из шести военных трибунов, старших офицеров легиона. Молодые люди из семей сенаторов, не имевшие военного опыта, годичной службой в качестве трибунов-латиклавиев начинали свою карьеру. Остальные пять трибунов назывались ангустиклавиями и происходили из сословия всадников. Обычно они были старше и опытнее своего коллеги.
Присутствие юного Гентиана не просто в свите императора, а в его ближнем кругу, среди немолодых и заслуженных людей, было почвой для самых разнообразных пересудов. Изучение и пресечение коих, кстати, по причине касательства персоны Августа, входило в сферу прямых обязанностей Марциала. Многие объясняли невиданное расположение императора к юноше тем, что отец Гентиана, сенатор Скавриан — давний друг и соратник Траяна. Они почти земляки, Скавриан — уроженец Нарбоннской Галлии. Траян всегда благоволил ему и, учитывая, что именно Децим Скавриан уже три месяца как назначен наместником новообразованной провинции Дакия, присутствие его сына в императорском претории выглядело вполне естественно.
Но это с какой стороны посмотреть. Августа окружали многие отпрыски знатнейших семейств, но вот на совет легатов приглашался далеко не каждый юнец-латиклавий, военный опыт которого исчезающе мал.
Адриана это обстоятельство весьма настораживало. Он был ближайшим родичем Траяна, если считать лишь мужчин, и привык думать, что имеет наивысшие шансы унаследовать титул Августа. Конечно, хватало и других кандидатов в преемники, что не добавляло Адриану душевного спокойствия, но прошлогоднее появление в свите цезаря этого юноши заставило Публия заволноваться всерьёз.
— Для идиотов, конечно, нет разницы, кто командует варварами, — сказал Адриан, стараясь, чтобы голос звучал как можно безразличнее, — вождь северян, прежде не видевший ни одного римлянина, или два опытных волчары, успешно дравшихся с нами ещё при Домициане. Не все ли равно?
Гентиан поджал губы.
— Надо вызвать Бицилиса и расспросить!
— Можно и вызвать, — спокойно ответил Марциал, — только вряд ли он скажет что-то новое.
— И все же, Гай, Децим прав, — сказал император, — надо использовать все возможности по сбору сведений о противнике.
— Будет исполнено, Август, — слегка наклонил голову Марциал.
Адриан чуть скривил губы, правда никто этого не заметил — Публий не брил бороды. Так он скрывал уродливый шрам на лице, полученный на охоте. Злые языки поговаривали, что он прячет бородавки. За бороду, а также любовь к сочинениям эллинских поэтов и философов, сестра цезаря, увы, покойная ныне Ульпия Марциана ласково, но за глаза, называла Публия «гречонком».
— Значит, имя вождя ты, Гай Целий, не знаешь? — спросил Квиет.
Марциал отрицательно покачал головой.
— А численность варваров твои эксплораторы смогли выяснить?
— Весьма приблизительно. Их около пяти тысяч человек.
— Не густо, — сказал Гентиан.
Уже не Адриан, а Лициний Сура сверкнул в его сторону уничтожающим взглядом.
— Не стоит недооценивать врага, — мягко, но осуждающе произнёс Лаберий, предупредив гневную тираду соправителя императора.
Осторожность была поставлена во главу угла стратегии Траяна в обеих его войнах с Децебалом. Марка Ульпия некоторые придворные льстецы сравнивали с Александром, но цезарь был далёк от методов ведения войны великого македонянина, ошеломлявшего врага своей стремительностью. Вглубь Дакии легионы продвигались черепашьим шагом. Обстоятельно по всем правилам осаждали крепости, строили мосты и дороги.
— Недооценивать не следует, — сказал мавретанец, — но всё-таки действительно не густо. Думаю, до весны они не сунутся. Будут дальше копить силы.
— Вот именно, — согласился император, — но я не собираюсь ждать, пока на носу у нас созреет чирей в виде нового объединения племён. Надо выдавить гнойник сейчас.
— Скорее уж не на носу, а на заднице! — хохотнул Сура.
— Это если спиной к ним повернуться, — сказал Адриан.
— Тебя, дорогой мой Луций, ноги уже в Рим несут? — поинтересовался Траян у друга.
— Я там, где ты, Август, — все ещё улыбаясь, заявил Сура, — но, откровенно говоря, не вижу смысла зимовать в этой дыре. Скавриану и без нас хватит способностей обустроить колонию. К тому же ты оставляешь ему три легиона.
— К тёплому солнышку потянуло? — усмехнулся Лаберий.
— Не только его, — оскалился Квиет.
Адриан вспомнил слова мавретанца про «зелёную зиму» и улыбнулся.