Волки

Траян засиделся допоздна, читал доклад Децима Скавриана, наместника Дакии, потому вызвать Бицилиса удосужился лишь в середине первой вигилии.

— Боюсь, он пьян, Август, — сказал Ливиан.

— Кто ему разрешил напиваться? — сдвинул брови император.

— Я, Август, — виновато опустил взгляд префект претория, — люди устали, я позволил им отдыхать. Бицилис честно послужил нам, и я не счёл разумным в чём-то ограничивать его.

— А отдых без кувшина с вином он себе не представляет?

— Виноват…

— Ладно. Всё равно, пусть его разыщут и приведут.

— Слушаюсь!

Ливиан послал за тарабостом Лутация. Центурион первым делом поднялся наверх, в комнату Бицилиса. Его там не оказалось. Лутаций усмехнулся. Ну, понятно. Где ещё искать варвара.

Он спустился вниз. Поинтересовался у стражника, проходил ли мимо Бицилис. Тот подтвердил.

— В погребе он. Давненько уже. Нажрался и спит, не иначе.

— Я его когда-нибудь целиком в эту бочку засуну, — беззлобно заявил центурион.

Спустился ниже. Дверь в погреб была закрыта, но не заперта. Секст отворил её. Внутри темно, хоть глаз выколи. Лутаций ощутил слабое движение воздуха. Раньше здесь такого не было. Откуда может взяться сквозняк в подземелье?

Центурион нахмурился. Окликнул:

— Бицилис?

Ответа не последовало.

— Бицилис, ты здесь?

Тишина.

Лутаций сплюнул себе под ноги.

«Верно, дрыхнет скотина».

Он вернулся наверх, к преторианцу. За факелом.

— Он точно не поднимался?

— Так точно, — подтвердил преторианец.

Другого выхода из погреба не было.

— Пошли-ка со мной. Поможешь тащить эту пьяную тушу.

Вдвоём они спустились вниз. Преторианец остался у входа, а центурион с факелом вошёл внутрь.

Бицилиса в погребе не было. Лутаций негромко выругался.

Тарабост явно побывал здесь. Центурион нашёл потухшую лампу и полупустой кувшин. Из неплотно заткнутой бочки на пол натекла лужа. В полумраке её можно было принять за кровь.

— Орк бы меня побрал… — пробормотал центурион, — куда делась эта пьяная скотина? Не залез же он в бочку, в самом деле.

Лутаций шагнул было к выходу, как вдруг за его спиной от стены отделилась тень и метнулась к нему. Чья-то сильная рука зажала Сексту рот, он замычал, вцепился в неё, взмахнул факелом, пытаясь ударить невидимого противника. В следующее мгновение шею обожгло болью. Из разорванной артерии фонтаном ударила кровь. Секст дёрнулся, в глазах потемнело, голову мгновенно сдавил колпак мёртвой тишины.

Факел упал на пол. Пламя лизнуло дубовую бочку. Преторианец, не успевший толком разглядеть напавшего, закричал и рванул из ножен меч.

Сердце Секста Лутация успело сделать ещё три толчка после того, как оборвался крик преторианца.

XXI. Пожар

Тиберий стоял возле дверей таберны, облокотившись на пустую коновязь. Нервно разминал пальцы, сцепленные замком. Время от времени он поглядывал на небольшое окно на втором этаже здания. Ставни были плотно закрыты, и что происходило внутри, декурион не знал, хотя, конечно, догадывался.

Какое-то время изнутри доносился только приглушённый мужской голос. Он звучал размеренно, не повышаясь и не понижаясь. Декурион весь обратился в уши, но слов всё равно не различал. Эта болтовня его раздражала. Как будто то, что Гентиан использовал рабыню «не по назначению», вгоняло Тиберия в большие убытки, чем если бы трибун по-быстрому сунул-вынул и ушёл.

— Чего он ей там вещает? Стихи, что ли, читает? — покосился Тиберий на стоявшего неподалёку Лонгина.

Мрачный Тит Флавий подпирал спиной стену таберны на самой границе светового круга, созданного масляной лампой, подвешенной возле дверей. За пределами круга — темень, хоть глаз выколи. Поодаль маячили мерцающие огоньки — факелы на посту охраны возле южных ворот канабы.

Эксплораторов к охранению лагеря и городка не привлекали, и причин находиться здесь в столь поздний час у них не было. Пароль Тиберию назвал Гентиан. Тит увязался за приятелем, сославшись на бессонницу.

«Время за беседой убить».

Только молчаливая какая-то «беседа» вышла. Подлинная причина, конечно, была другой, но, если бы некто, не поверивший в бессонницу Лонгина, с пристрастием поинтересовался, что декурион тут делает, тот вряд ли смог бы внятно ответить.

Бормотание Гентиана прекратилось. Раздался негромкий женский вскрик, следом за ним шлепок и треск разрываемой ткани. Звуки борьбы.

— Похоже, девка стихов не оценила, — проговорил Максим странным тоном. Смесь раздражения со злорадством.

Тиберий вслушивался, ему казалось, будто он различает учащённое дыхание и скрип ложа, хотя от него до места действа было довольно далеко. Видать, разыгралось воображение.

— Чего молчишь? — спросил он Тита.

На скулах Лонгина заиграли желваки, и он отодвинулся в тень. Тиберий скривился, как будто выпил кислого вина.

— Скучный ты, Тит. Вот Сальвия бы сюда, он бы по стонам определил — понравилось девке или нет.

— А ты определить не можешь? — злобно прошипел Лонгин, — зачем тебе Сальвий?

— Да за ради спора. Ты же молчишь, как рыба об лёд. «Время он хотел убить», видите ли. «За беседой». Я бы денарий поставил, что сначала ей не очень зашло, а потом вполне.