Волки

Внезапно дверь таберны рывком отворилась. На пороге появился одетый Гентиан. Он тащил за волосы упирающуюся голую девушку. Рывком выволок её на улицу и толкнул в подтаявший, перемешанный с грязью снег.

— Не понравилась? — холодно поинтересовался Тиберий.

Гентиан хмыкнул.

— Дикая совсем. И не девственница.

— Я предупреждал.

— Говорят, в жизни надо всё попробовать. Чтобы больше не хотелось.

Он брезгливо взглянул на дакийку и запахнул плащ.

— Не умеешь ты подарки дарить, Максим. Ты бы хоть вымыться её заставил.

С этими словами Гентиан удалился во тьму.

Тиберий сплюнул ему вслед. Повернулся к рабыне.

— Вставай, дура.

Та не шелохнулась.

Подошёл Лонгин, стянул с плеч шерстяной плащ, аккуратно набросил на девушку, поставил её на ноги. Та подняла на него глаза. В них не было ни слезинки, только жгучая ненависть. Дакийка рванулась. Тит удержал.

Тиберий приблизился, отобрал у девушки плащ и вернул Лонгину.

— Ты сдурел, Тит? Много ей чести.

— Заморозишь девку, плакали твои деньги, — процедил Лонгин.

Тиберий подтащил рабыню за локоть к двери в таберну, крикнул внутрь.

— Эй, хозяин? Слышишь меня?

— Что угодно господину декуриону? — ответили изнутри.

— Пошли своего мальчишку, пусть притащит тряпки моей волчицы!

Тиберий потащил дакийку прочь. Та не сопротивлялась, но спотыкалась чуть не на каждом шагу.

— Куда ты её, обратно к Метробию? — окликнул приятеля Лонгин.

— Да.

Оставшись один, Тит Флавий долго стоял у коновязи, в центре светового пятна. Задумчиво разглядывал носки высоких калцей, в которые зимой переобулись легионеры.

Обычная их обувь, калиги, не годилась для холодного времени года, поскольку оставляла открытыми пальцы. Зимой солдаты носили закрытые сапоги-калцеи или крестьянские башмаки-карбатины.

Со стороны Апула донёсся тревожный сигнал трубы. Потом ещё один. Лонгин посмотрел в сторону крепости и обмер.

Над Апулом разливалось багровое зарево.

— Что это за хрень? — пробормотал Лонгин.

— Пожар! В ставке цезаря! — закричали у ворот канабы.

Декурион побежал в лагерь, который уже гудел, как потревоженный улей.

Возле Преторианских ворот Лонгина едва не стоптали лошади. Адриан в сопровождении десятка всадников спешил в крепость. Лошади неподготовленные, без попон, без галльских сёдел.

— Тит! — крикнул претор, — поднимай своих паннонцев! Тревога! Обшарь каждый куст вокруг крепости! Не медли!

Лонгин побежал исполнять приказ. Кого надо искать, он не спросил. Того, кто найдётся.

Легионеры бодрствовавших центурий спешили к крепости с долабрами в руках. Многие похватали котлы.

Долабра — универсальный шанцевый инструмент легионеров. Кирка-топор и топор-мотыга.

В ту ночь мало кому довелось сомкнуть глаза. Легионеры выстроились в длинную цепь от колодца до горевшей башни и передавали друг котлы с водой, вёдра и даже амфоры. Разбушевавшемуся пламени это было, как слону комариный укус. Короче, как говорится — тушили хорошо, сгорело всё.

Ну, не совсем уж всё, но мало не показалось.

Как выяснили наутро, пожар возник в погребе одной из крепостных башен. Адриан беспокоился не зря: налицо были все признаки поджога. Кто-то разбил несколько амфор с маслом. Пламя распространилось по деревянным перекрытиям и довольно быстро охватило всю башню. Боролись с ним до самого утра. Царское жилище удалось отстоять, огонь до него не добрался, но цезарь со всей свитой всё же покинул крепость и переместился в лагерь Тринадцатого.

Число бодрствующих центурий было удвоено, а паннонцы, усиленные кавалеристами Лузия Квиета, до следующего полудня обшаривали окрестности. Безрезультатно. Поджигателей не нашли.

Гай Целий и Клавдий Ливиан спустились в погреб ещё до того, как остыли головёшки.

— Опасно здесь, балки могут обрушиться, — предупреждали их легионеры, тушившие пожар.

Марциал, бросив беглый взгляд на обугленные перекрытия, многие из которых действительно обрушились, лишь отмахнулся. Траян пребывал в бешенстве (подобного ни один человек из свиты императора не мог припомнить) и требовал немедленного расследования происшествия.

У входа в погреб сразу же обнаружили два трупа. Оба обгорели до неузнаваемости, но Ливиан всё же смог опознать в одном из них Секста Лутация.

— Я послал его за Бицилисом, — пробормотал префект претория, — того хотел видеть цезарь.

— Он что, в погребе его искал? — спросил Марциал.

— Меня это не удивляет, — ответил Ливиан, — варвар зачастил сюда. Мы не препятствовали.

Гай Целий опустился на корточки и осторожно перевернул второго покойника.

— Готов поспорить на что угодно — это не Бицилис.

Ливиан согласно кивнул. Одежда практически полностью сгорела, и обувь попорчена огнём, но по уцелевшим обрывкам всё же опознавались туника преторианца и калцеи. Бицилис не одевался, как римлянин, не брил бороды, обликом оставался дакийским вельможей. Так распорядился сам цезарь.

— Да, похоже, это кто-то из наших.

Марциал встал, повернулся к своим людям, осматривавшим погреб.

— Марк, Нумерий, немедленно разыскать Бицилиса.

Названые фрументарии поспешили исполнять приказ. Оставшиеся погрузили трупы на носилки.