Читаем Волки полностью

За дверью завывал ветер. Когда Дида отворил её, его обдало ледяным потоком с такой силой, что он едва устоял на ногах. До костей пробрало. Вот тебе и оттепель. Всё, откапала. Зима своё забирает. По всему видать, злая будет. Не иначе — последняя.

Темень — хоть глаз выколи.

— Кто там? — спросил Дида.

В голосе его, по-стариковски скрипучем, не ощущалось ни нотки страха, только недовольство и раздражение.

— Это я, Дида. Впустишь?

Голос звучал знакомо, но всё равно неузнаваемо.

— Кто «я»?

— Деметрий Торкват.

— Деметрий? — удивлённо переспросил старик, — ты с чем здесь?

— Пусти, расскажу. Окоченел весь.

— Ну заходи, — посторонился старик.

Угли в остывающем очаге ещё багровели, но света почти не давали. Старик поднёс к самому яркому угольку лучину, раздул. Огонёк проснулся и весело принялся за смолистую щепу.

Дида поднял лучину на уровень глаз.

— Узнал? — спросил пришелец.

И верно, Деметрий.

— Чего пожаловал? — недружелюбно спросил старик, — эти что ль, пинка под сральник дали?

— Нет, — процедил фабр, и задал вопрос сам, — кто тут у тебя?

— Твоё ли дело? — раздражённо бросил дед, — бабы тут. Кому ещё быть-то? Твои расстарались.

— Они не мои.

Деметрий тяжело опустился на лавку. Стянул шапку. Вытер раскрасневшееся от холода лицо. Старик сел рядом.

— Помочь вам хочу, — сказал фабр, — и ваша помощь мне нужна.

Старик усмехнулся.

— Помощь… Израднее злато на телегу грузить?

— Ага, — огрызнулся фабр, — смотри, как озолотился. В пурпур обряжаюсь, а срать дюжина рабов на носилках с занавесками носит.

— Ты тут не рыкай, — спокойно посоветовал старик, — коли пришёл, чтоб пожалели тебя, бедного, так лучше ступай.

Деметрий закашлялся.

— Занедужил? — равнодушно спросил старик.

Фабр мотнул головой.

— Тебе-то что? Подохну, плакать не станешь.

— То верно, не стану, — кивнул дед.

— А об остальных поплачешь? Сколько у тебя тут баб и ребятишек? Дюжина? Две?

— А, вона чо… — выпрямился старик, — чего-то не довыведал ещё, пёс смердячий? Уж не знаю, что тебе потребно, да только ты ступай, пока я тебе клюкой рёбра не пересчитал. А хозяевам своим скажи — мы уже за край ступили, всё одно зиму не пережить, так что хоть младенцев на глазах у меня режь, не ёкнет.

— Да не кипятись ты. Не подсыл я. Ничего не желаю у тебя выведывать. И не знают римляне, что я здесь. Я правда помочь хочу. Может, зачтётся мне…

Дида приподнял бровь.

— Совесть что ли примучила?

— Не веришь… — скорее утвердительно, нежели вопросительно произнёс фабр, — а выведу вас отсюда, поверишь, что не продался я?

— Выведешь? Это куда?

— На Когайонон. Туда ушли остатки многих родов, там собралось немало царских воинов. Там надежда.

Старик хмыкнул.

— Что, вот прям собрались и поковыляли? А «красношеие» нам со стен платочком помашут?

— Думаю я, им не до того будет, — загадочно усмехнулся Деметрий.

— И что же их всех так займёт?

— А вот этого я не знаю, — посерьёзнев ответил фабр, — он мне всего не сказал.

— Кто это «он»?

— Я повстречал кое-кого из царёвых людей. Он хочет устроить «красношеим» заваруху, красного петуха пустить, а под шумок вывести вас.

Дида некоторое время молчал, переваривая услышанное. Недоверчиво хмурился и выпячивал челюсть, отчего его пегая борода то топорщилась, то вновь опадала на грудь. Наконец, он сказал:

— Хлопотно это. Много ли у твоего знакомца народу? Этих-то тут больше сотни. Да и какой ему резон устраивать заваруху здесь? Тут одни бабы и ребятишки. Мужиков, кто не болен или увечен, на чужбину угнали или на рудники. Да кому я это говорю, ты же сам для тех рудников вороты ладил. Вот там бы пошуметь небесполезно. Для царёва человека. Как я понимаю. А здесь? Глупость какая…

— Сколько у него людей, я не знаю, — ответил Деметрий с некоторой едва заметной натугой, — как и то, что он намерен предпринять. Меня он только в малую часть задумки посвятил. А насчёт того, зачем ему здесь шум поднимать, так тут всё просто. Бабу свою выручить хочет. Здесь она, в кастелле.

— Из знатных? — спросил Дида.

Фабр кивнул.

— Тармисара. Слышал о такой?

— Нет. Я человек маленький. В хоромы тарабостов не вхож.

Он некоторое время молчал, потом спросил.

— Стало быть, он хочет выручить свою бабу, а мы так, в довесок, коли свезёт?

— Да.

— А не свезёт, пенять нам на себя?

Фабр кивнул.

— Ну что ж… — медленно ответил Дида, — хотя бы честно. Что делать-то надо?

— Помочь мне внутрь попасть.

— Это как же? Через стенку перелезть? Ты же и так к ним вхож.

— Теперь уже всё непросто. Либо тайно, через стенку. Либо прямо, через ворота. Но только если я один приду, слишком много вопросов будет и едва ли меня допустят до Тармисары. Так что нужно иначе. Но вот как доберусь до неё, так считай — дело сделано. Дальше я всё сам. И знакомец мой… со своими людьми, — с едва заметной запинкой сказал Деметрий.

— Хлопотно через стенку, — покачал головой Дида, — ночь, конечно, безлунная, но на башнях стража с факелами.

— Тут ты мне и потребен. Через стенку лезть не придётся. В ворота войдём.

Деметрий снова закашлялся. Постучал себя кулаком по груди.

— Это как?

— Ты — ногами.

— А ты, стало быть, нет?

— Верно. У меня будут ноги нехожалые. Утащишь меня на волокуше?

Перейти на страницу:

Похожие книги

О, юность моя!
О, юность моя!

Поэт Илья Сельвинский впервые выступает с крупным автобиографическим произведением. «О, юность моя!» — роман во многом автобиографический, речь в нем идет о событиях, относящихся к первым годам советской власти на юге России.Центральный герой романа — человек со сложным душевным миром, еще не вполне четко представляющий себе свое будущее и будущее своей страны. Его характер только еще складывается, формируется, причем в обстановке далеко не легкой и не простой. Но он — не один. Его окружает молодежь тех лет — молодежь маленького южного городка, бурлящего противоречиями, характерными для тех исторически сложных дней.Роман И. Сельвинского эмоционален, написан рукой настоящего художника, язык его поэтичен и ярок.

Илья Львович Сельвинский

Проза / Историческая проза / Советская классическая проза