Арнольдыч жил неподалеку, в старом, чудом сохранившемся деревянном доме в глубине якиманских дворов. Седой и Митя прошли мимо чахлых, уныло доживающих свой век деревьев, мимо разрушенного сарая с полусгнившими досками. Скрипящая дверь с многочисленными надписями, намалеванными чей-то озорной рукой, проскрипев, пропустила их внутрь. Поднявшись на второй этаж, они на мгновение остановились перед новой дверью, которую украшало множество табличек. Она была не заперта.
— По старинке живут, — усмехнулся Седой.
— Другие люди, — в тон ему сказал Митя.
Постучав, но так и не услышав ответа, они вошли в просторную комнату. За столом сидел человек неопределенного возраста, в майке и в полотняных, смахивающих на пижамные, штанах. Он пил чай, и, судя по всему, это было для него самым интересным занятием на свете. Человек никак не среагировал на вошедших, а они, словно нарочно, громко топали, с шумом вытирали ноги, радостно хмыкали.
— Никак несет кого? — наконец заговорил хозяин.
— Ладно тебе, Арнольдыч, это я, Седой…
— Какого ты цвета, мы знаем, — вяло отреагировал Арнольдыч, — а вот кто с тобой, что-то понять не могу. Не вижу я, зрение плоховатое стало.
— Не видишь? — рассмеялся Седой. — Да это же Митя, Митя!
— Митя?! — Арнольдыч привстал и, отодвинув от себя чашку, стал пристально вглядываться.
— Батюшки, никак и вправду Митя? Откуда взялся?
— С неба упал. Хороший подарок я тебе приготовил? — причмокнул Седой и языком, и губами одновременно.
Было видно, что он доволен произведенным эффектом. Еще бы! Арнольдыч, которого, кажется, ничто в жизни не могло удивить, был просто поражен. И даже засуетился, доставая чашки и приглашая гостей к столу.
— Давайте, присаживайтесь, чайку попьем, поговорим…
— Ладно тебе, Арнольдыч, не суетись, время терпит. Все успеем — и поговорить, и чайком побаловаться.
— Время, оно, конечно, стерпит все, а вот мы, грешники, можем не успеть святыми заделаться.
— Хватит, Арнольдыч, балагурить, зачем тебе, грешному, святость?
— Ты, Седой, этого не понимаешь, а Митя меня поймет. Хочется к концу от прежней тяжести освободиться, так сказать, нагишом в рай войти.
— Сейфы, что ли, на плечи давят, — засмеялся Седой.
— Оставь, Седой, — сказал Митя, — не тревожь ты его.
— Вот-вот, Митя, заступник ты мой, один ты меня понимаешь. А сейфы что, чепуха все это, работа, такая же обычная, как и все остальные.
Они с наслаждением пили чай, и со стороны можно было подумать, что собрались люди, у которых нет никаких проблем, и им очень хорошо друг с другом. А что еще надо в этом сложном, неустроенном мире, где все так издерганы, где любое неосторожное слово грозит обернуться взрывом и бедой.
— Спасибо, что пришли, навестили. Небось, дело какое, без нужды сейчас друг к дружке не ходят.
— Угадал, Арнольдыч, — усмехнулся Седой. — Кое-что решить надо, а без тебя не получается никак, не складывается. Митя в беду попал, да и я подставился.
— Про Митины дела я слыхал, вся округа говорит. — Арнольдыч сделал паузу, а потом добавил: — Я Митю не осуждаю. Прибил он шалаву эту за дело, я бы и сам так поступил. Жизнь она ему поломала. И корешка своего гнилого, того, что с ней был. Вишь, не изловили тебя, Митя, везучий ты…
— Ненадолго это, Арнольдыч! Куда ему деваться? — сказал Седой, — мир маленький, для человека в нем места немного.
— Да ты никак философом стал, Седой? — усмехнулся Арнольдыч.
— А что, вам одним, что ли?
— Тяжело мне, Арнольдыч, не знаю, что дальше будет? — скривился Митя.
— Погоди, парень, что-нибудь да придумаем. Пей чай пока что.
И то, что Арнольдыч перестал развивать тему, немного успокоило душу. Митя пил ароматный чай и вполслуха слушал рассказы Седого о нынешних порядках, но мысли его снова были не здесь, а в далеком прошлом, когда не было никаких забот и не надо было ни от кого спасаться, и жизнь шла по накатанной колее.
— Ты где сейчас отлеживаешься? — неожиданно спросил Арнольдыч.
— У цыган он живет, — опережая Митин ответ, сказал Седой.
— У цыган? Как попал-то к ним?
— Случайно, — ответил Митя. — Спасался.
— Зря ты побежал, Митя, — неожиданно тихо сказал Седой, — надо было с повинной явиться. Смягчающие обстоятельства. Ревность. Измена. Скостили бы срок наверняка.
— В такие минуты трудно сообразить, — вмешался Арнольдыч, — знаю я, бывали у меня и покруче моменты. Туман находит, и ничего не видишь вокруг, словно слепой котенок тыркаешься. Так что там с цыганами-то у тебя?
— Поначалу хотел просто переждать, потом все завертелось, в дела ихние встрял, а в чем-то и поучаствовал.
— Смотри-ка, Митя, на тебя это не похоже. Никак ты на дела ходил? — удивленно взглянул на него Арнольдыч.
— Ты, Арнольдыч, дело говори. Мы на тебя шибко надеялись, — тихо проговорил Седой. — Как узелок развязать?
— А что, — спросил Арнольдыч, — еще что-то вышло?
— Да, — кивнул Седой. — Вышло. Повесили цыгане большой счет на одного пацана, а он ко мне пришел защиты искать. Ну я и хотел поговорить с ними. Дождался того, кто у них заправляет, а он начал права качать. Я его на нож и посадил. Потом еще двоих цыган пришлепнули. Теперь они меня ищут.