Волки

Барон и Митя сидели на квартире городских цыган и молчали. И такая тишина была в доме, что можно было услышать даже собственное дыхание. Митя ждал, когда барон наконец заговорит, хотя он уже знал, что тот скажет. Митя должен был покинуть цыган и искать себе убежище в другом месте.

— Ты вот что, морэ, — нарушил молчание барон, — ты покинь нас…

— Вас? — переспросил Митя — Разве эти… — Он кивнул в сторону соседней комнаты, где сидели цыгане. — Разве эти рома из уголовных — твои?

— Они тоже цыгане, и их жизни имеют цену.

— Я знаю, — нахмурился Митя, — и я сделаю все, чтобы пролитая кровь была отомщена. Так гласит ваш закон, и я последую ему.

— Тебе придется идти против друга.

— Седой невиновен в их смерти. Цыган убили другие, и они умрут.

— С тобой что-то происходит, парень, — сказал барон. — Тебя стала привлекать кровь?!

— Не то, отец, — не согласился Митя. — Душа моя ожесточилась — это правда, но не все в этом виноваты. Слишком я любил людей, совсем не зная и не понимая их, всех подряд любил, с самого детства. Какая-то странная доброта сидела во мне, никого не мог обидеть, а пришло время — и меня под самое сердце ударили.

— Это та про женщину говоришь, морэ? — спросил барон. — Так ведь надо было смотреть, с кем связываешься. Сам ты и виноват — не углядел. А вот то, что друг предал, это грех великий, и его надо было смертью покарать, ты правильно поступил.

— Изломали те двое душу мою, и не знаю, смогу ли я к миру с добром повернуться. Хотя понимаю, что один за другого не отвечает. Много хороших людей, а душа моя скорбит и никому не верит.

— Седому же ты веришь?

— Он ни разу меня не предал. Почему я должен его на смерть отдавать?

— Что скажу тебе, морэ, — начал барон, — а ты послушай, душой послушай. Женщина разделяет мужчин, а не соединяет, змеиным ядом подтачивает самую крепкую дружбу, и, если в сети попадает слабый человек, не устоять ему против этого яда.

— Что же, по-твоему, цепь надевать на любимого человека? — спросил Митя.

— Цепь не цепь, а узда нужна — так гласит наш закон. Вы, люди города, слишком много воли дали женщине, вот она и бунтует, забывая о своей природе. Ее изменчивая душа и дьявольский характер пытаются изобрести все новые и новые сети для того, чтобы поймать тех, кто слаб сердцем. К теплу быстро привыкают, морэ, трудно уходить от огня, а все равно мужчина обязан уходить. Дорога должна вести его за собой. Дорога и воля! — усмехнулся барон. — Но откуда тебе знать это?

— Ты говоришь о полном одиночестве, отец, — сказал ему Митя.

— А разве ты не знаешь, морэ, что люди с рождения одиноки и тянутся друг к другу только для того, чтоб немного согреться? Но огонь вечным не бывает, он гаснет, и снова наступают холода. Слабые их не переносят. Что говорить с тобой, ты никогда не знал воли…

Митя вспомнил все, что было прежде. Жизнь промелькнула перед ним за одно мгновение, и, казалось, сердце сейчас разорвется от невыносимой боли, страданий, одиночества. Он вздрогнул и отвернулся.

— Ты хочешь, чтобы я остался один, отец? — спросил Митя.

— Я этого не говорил. Если ты не отдашь цыганам Седого, уходи к нему, живи его жизнью, делай то, что он тебе скажет. И он тебе дорог, и мы тебе жизнь спасли. Право выбрать остается за тобой, а ты не желаешь выбирать, значит, сам избрал для себя одиночество. Если ты захочешь покинуть нас, я скажу Тари, чтобы тебе не мешали. У нас нет к тебе претензий.

— Я не покину вас, отец, — сказал Митя.

И больше они в тот день не говорили. Ближе к вечеру Митя вместе с цыганами отправился в бар искать людей, убивших двух молодых ромов. Одет Митя был так, что его вполне можно было принять за современного дельца. Темные очки на глазах придавали ему респектабельность. Единственное, что отличало Митю от окружающих, это то, что его сопровождали цыгане, широкоплечие парни, сверкающие золотыми зубами.

К вечеру в баре стало многолюдно, маленькое помещение не могло вместить всех желающих. Широкие деревянные столы были заставлены кружками с пивом. Табачный дым висел под потолком. Слышались громкие крики, то и дело звучала чужая речь (бар любили посещать югославские и турецкие рабочие). Митя подошел к стойке и заказал несколько кружек пива, выкинув на прилавок пачку крупных купюр, что сразу же расположило к нему барменшу.

— Вы не волнуйтесь, — сказала она, — сейчас они (женщина имела в виду иностранцев) пошумят и разойдутся. И места будут.

— Ничего, мы пока постоим, — сказал Митя и кивнул цыганам.

Они пили пиво, неторопливо разглядывая публику. Тех, кого они искали, в зале не было. Это Митя понял сразу. По-видимому, они имели какое-то отношение к хозяину бара — может быть, служили у него в охране. Но хозяин тоже не показывался. И Митя снова обратился к барменше.

— Скажите, у вас тут недавно неприятности были, вас потом не беспокоили?

Барменша сразу изменилась в лице.

— Ничего у нас не было. Кроме скандалов, здесь никаких происшествий не бывает. Вы извините, мне надо отлучиться. — И барменша скрылась за дверью, ведущей на кухню.

Митя сразу же понял, что главные события будут развиваться именно там.