Волки и вепри

Лафи готовится пировать
— А меч обнажён —
Йон же велит коня подковать.
«Скорей!» — сказал Йон.

Помчался Йон во весь опор

— А меч обнажён —
Въехал в кольчуге на свадебный двор.
«Я здесь», — сказал Йон.

Выпал иней, и ночь темна,

— А меч обнажён —
Невеста в постель идти должна.
«И я», — сказал Йон.

Невесту домой вели в мороз

— А меч обнажён —
Йон же шёл рядом и факел нёс.
«Я твой», — сказал Йон.

Тут уж мало кто удержался от хохота, а громче всех ржали викинги. На жениха жалко было смотреть — красавчик густо покраснел и шумно дышал, с ненавистью глядя на насмешника. Кьяртан же восхищённо захлопал в ладони — правда, не слишком громко. Этот хитрый безумец уязвил Лафи в самое чувствительное место — в его самолюбие. Сам Бобёр так не смог бы.

Йон с невестой закрылся внутри
— А меч обнажён —
«Лафи скажите, пусть спит до зари,
Не спит, мол, Йон».

Быстро весть до Лафи дошла

— А меч обнажён —
«Твоя невеста спать легла,
А с ней этот Йон».

Лафи с утра не ест, не пьёт,

— А меч обнажён —
С жалобой он к королю идёт.
«Я — с ним», — сказал Йон.

«Мой государь, я с обидой живу,

— А меч обнажён —
Но я обидчика назову».
«Меня», — сказал Йон.

«С моей невестой дорогой

— А меч обнажён —
Лежал в постели мужчина другой».
«Ну, я», — сказал Йон.

«Такую обиду нельзя простить,

— А меч обнажён —
Придётся копья вам скрестить».
«Молись», — сказал Йон.

Слушатели притихли, напряглись. Допоёт ли пересмешник до конца? Повторит ли, как положено, события песни, осмелится ли? Или придумал иную развязку потешной истории?

Нет, не придумал. Не пощадил никого. Как истинный викинг. Как истинный скальд.

В первой схватке Йон наступал,
— А меч обнажён —
У Лафи конь на колени пал.
«Вставай», — сказал Йон.

Вторая схватка началась,

— А меч обнажён —
У Лафи шея разорвалась.
«Лежи», — сказал Йон.

Альвдис была сама не своя,

— А меч обнажён —
«Такого счастья не ведала я,
Всех отважней Йон».

Хаген дал знак Самару прекратить игру, перевёл дыхание и закончил:

— Наденьте шлемы — и смело вперёд: ведёт вас Йон![73]

И, не давая почтенному собранию опомниться, прорычал, обводя глазами толпу:

— А теперь пусть Идмунд годи спросит, нет ли причины, по которой эта свадьба не состоится!

Добрые люди вздрогнули. Не сын человеческий рычал на них, не людские глаза сверкали страшной, задорной яростью! Перед ними стояла тварь из Утгарда, медноголовый тролль-карлик, умскиптинг, ублюдок ведьмы и подземного чудовища. Холодный, мерзкий, отвратный и бесконечно чужой миру людей. Люди поглядывали на жреца Вар с робкой надеждой — изгнал бы ты его, что ли, из священного места! Идмунд неуверенно покосился на Радорма, тот коротко кивнул. Годи выпятил грудь и как мог торжественно проговорил, стараясь не мямлить:

— Ну и есть ли причина, по которой Лафи Лёрмундсон не может взять в законные жёны Альвдис Радормсдоттир? А если есть — может, ты нам сообщишь её, гость многодерзкий?

— Я не сведущ в ни законах, ни в том, кто с кем спит, — ледяным голосом сказал Хаген, — пусть скажет тот, у кого больше прав на руку дочери Радорма. А учёный человек пусть подтвердит.

Тогда Кьяртан наконец-то открыл лицо, сорвал чужую бороду, вернул её Торкелю и вышел к алтарю. Туда же Лейф подвёл Вальдера Слепого. Братья с Конопляного Двора, сыновья Лейфа Чёрного, внуки Миккеля Снорри, стали, не таясь, против всего мира. Столь разные, столь схожие. Улыбки играли на лицах. Но если торжество в улыбке Кьяртана было светлым и счастливым, то Кривой Нос и улыбался криво, мрачно и жёстко.

Толпа загудела пожаром. Слова пахли гарью. Взоры пылали гневом.

А на глазах Альвдис блеснули слёзы.

Кьяртан же заметил золотое колечко с изумрудом у неё на пальце. То самое колечко.

— Сыновья Лейфа Чёрного! — прогудел, ухмыляясь, Радорм. — Кто бы мог подумать, что вы ещё ходите по земле. Солгу, коли скажу, что рад вас видеть.