– Пожалуй, нам с Сигурдом от Рима нужно не одно и то же. – В глазах его промелькнул голодный блеск. – Я бы не отказался увидеть город, о котором знаю из пергаментных свитков. – Он закрыл глаза, потом медленно кивнул, будто бы в ответ не слышному мне голосу. Когда он снова открыл их, я увидел в них холод. – Алчность есть алчность, неважно, язычник ли алчет серебра, или жалкий монах – узреть места, о которых грезил своим скудным умишком. Теперь я хотя бы понимаю, почему потерпел неудачу. Потому что поддался собственным желаниям вместо того, чтобы всецело служить Богу.
– Ну, не ты убил монахинь, – возразил я, не зная, что еще сказать. – И ежели твой бог так добр и милостив, как ты говоришь, он простит тебе твою тягу к странствиям.
Я встал и направился к Кнуту – мне хотелось выведать у него, собирается ли Сигурд плыть по реке, о которой говорил Эгфрит.
– А что до твоего желания обратить нас всех в рабов Христа, – бросил я, уходя, – время еще есть.
От этих слов даже мрачный монах ухмыльнулся.
Прошло восемь дней. Наутро после дождливой ночи, наполненной тягостными снами, мы оставили позади чистые лазурные воды под бескрайним небосводом и вошли в устье Тибра. Йормунганда и других драконов пришлось снять – не хотелось тревожить местных духов, ведь они, без сомнения, были древними и могущественными. На тинге [30]
порешили идти вверх по реке, что бы это ни сулило.– Вернуться в Уэссекс и признаться своим, что не пошел в Рим, потому что смелости не хватило? – высказал Виглаф то, что было у всех на уме.
И мы гребли. Из всех сил. Потому что с востока в реку вливались паводковые воды и нам приходилось преодолевать силу течения. Налегая на весло, я пытался вспомнить образы из мучивших меня ночью сновидений, и, хотя сами сны растворились словно дым, меня с самого момента пробуждения не покидал страх. Сердце молотом стучало в груди, ночной кошмар, подобно неведомому зверю, не отпускал меня из своих когтистых лап.
Там, где река сливалась с морем, по берегам стояли давно заброшенные деревни. Наверное, жители устали от постоянных набегов и переселились подальше от моря, оставив свои дома на растерзание ползучим растениям. Над илистыми водами устья возвышались берега, густо поросшие можжевельником и дроком, розоватые лучи солнца, встающего где-то над истоком реки, пронизывали густой утренний туман, а выше, под серо-золотым небом, плыли, курчавясь, прозрачные, как одежды эмировых жен, облака.
Глухой рокот моря превратился в бормотанье, а потом и вовсе затих, унося с собой крики чаек и шепот набегающих на берег волн. Звуки приглушились, и, склоняясь над веслами, мы чувствовали, как в воздухе сгущаются древние и мощные чары. Весла бесшумно разрезали водную гладь, чертя курс «Змея» на темных волнах, постукивали уключины, в воздухе клубился парок от натужного дыхания гребцов.
– Чертов разлив, зато хоть на мель не наткнемся, – скривился Бьярни.
– Да разве это река! – встрял Ингольф Редкозубый. – Из меня больше эля выливается после ночной пирушки.
Я тоже недоумевал. Сказывали, что дома в Риме огромны – даже люди рядом с ними кажутся муравьями. Я считал все это выдумками. До тех пор, пока не оказался во Франкии. Там мы видели такое, что впору было глазам не верить: тамошние церкви и залы будто бы великаны построили. А ведь Эгфрит говорил, что они – ничто по сравнению с римскими. Вот и от реки я ожидал большего – она не походила на дорогу к сердцу мира.
Река змеилась, уходя на север. Мы прошли мимо галеры, до отказа забитой синелицыми. Ее гребцы молотили веслами воду, борясь с течением. Велунд мог бы узнать у синелицых что-нибудь полезное, однако его голос потонул в проклятиях, которые мы выкрикивали синелицым, а они – нам. Перепалка была вполне безобидной, хоть несколько датчан и забросили весла и послали в галеру стрелы – больше для виду. Потом мы проплыли мимо трех тяжело груженных барж, которые тащили против течения быки. При виде нас лица погонщиков исказил ужас, но мы не стали даже смотреть, что они везут, потому что ветер сменился. Утром он был против нас, да и с течением приходилось бороться. Теперь же задул западный ветер, и Сигурд решил, что можно поднять паруса. До Рима было рукой подать, нам нужно было еще надеть кольчуги и взять мечи и луки. Лучше, когда ты готов ко встрече с врагом, а он не придет, чем когда придет – а ты не готов; ведь мы не знали, что нас ждет в верховье реки.