Волки Второй мировой войны. Воспоминания солдата фольксштурма о Восточном фронте и плене. 1945

В первый день мы должны были пройти дезинсекцию, после чего проследовали в баню. Все вещи заключенных были аккуратно очищены. Все это происходило в недавно отстроенном современном немецком здании, предназначенном первоначально для лагеря для перемещенных лиц. Парикмахерам приказали безжалостно избавить нас от любого намека на растительность на наших телах. Даже женщины лишились всех своих волос. Однако для нас, военнопленных, была сделана поблажка – на голове волосы нам оставили. Все остальное безжалостно выбривалось. Женщины и девушки выглядели с их обритыми головами безумными.

После этого нас отвели в регистратуру, где на каждого завели отдельный формуляр, и каждый получил свой лагерный номер. Мне достался номер 8293. Затем последовала привычная для нас процедура обыска, при виде которой даже бывалый грабитель, наверное, позеленел бы от зависти. В последнем месте нам повезло, так как там мы смогли получить назад некоторые из наших вещей, отобранных у нас ранее на хранение.

Я стал счастливым обладателем зубной щетки и половины расчески, что, вероятно, вызвало зависть и привлекло ко мне внимание даже солдат в форме. Меня отозвали в угол помещения и спросили, в каких частях СС я проходил службу в звании офицера.

– С тобой ничего не случится, если ты скажешь правду.

– Нет, господа, вынужден снова вас разочаровать. Я и прежде не боялся и, конечно, не стану начинать сегодня. Можете хоть в озеро прыгать.

Наверное, я чем-то привлек к себе внимание, потому что спустя час меня снова отвели в какое-то место, где поставили перед другой группой людей, которые буквально забросали меня вопросами в том же духе.

– Тебе не надо будет работать – тебя и твоих товарищей отправят в другой барак и т. д.

Чертовы поляки не добились успеха и после того, как предложили мне сигарету.

Я бы вообще с удовольствием выдохнул им прямо в лицо струи горячего густого дыма, но все же они любезно вернули мне мою зубную щетку и расческу.

Предполагалось, что нас продержат в карантинном бараке как минимум двадцать дней. Уже с первых часов мы почувствовали на себе, какая нам предстоит жизнь – строгие ограничения и угрозы наказания твердо вбили нам в головы. В помещениях, на которые делился барак, где места хватало для нормального размещения на ночлег шести – девяти человек, умудрились упаковать вдвое большее число людей и даже более. Центральное отопление не работало. Двери и окна оставались открытыми днем и ночью. Кровати, сидеть на которых запрещалось, не имели матрасов и простыней; на один маленький столик полагалось три-четыре табурета. Обшитые деревом стены и потолки полагалось беречь, чтобы туда не попало ни одной капли воды, так же как и оконные и дверные стекла. В таком небольшом, промерзшем до ледяного холода помещении должны были стоя дышать, а точнее, замерзать по пятнадцать – двадцать человек. А если даже ненадолго закрывать окно или дверь, тут же начинала собираться влага. И если будет обнаружена хоть одна капелька воды, то обитателей комнаты ждало следующее наказание: в течение половины дня они должны стоять, построившись, на продуваемом полу, а старший по комнате и его помощник, раздетые по пояс, стояли перед открытым окном, сцепив руки сзади на затылке, пока не заканчивался срок наказания. Помимо этого, все «нарушители» лишались половины порции своей еды.

Вот так нас изнуряли, лечили и тренировали холодом. Зато не осталось ни одного паразита: даже постельные насекомые либо избегали этого места, либо просто замерзли. Никогда раньше я не задумывался над тем, сколько же способен продержаться замерзающий человек.

Кормили здесь лучше и, что еще важнее, всегда вовремя. По утрам давали по четверти литра кофе, в полдень – один литр почти всегда густого и вкусного супа (хотя в нем и не было ни мяса, ни жира), а по вечерам мы получали по 250 граммов хлеба и еще по литру уже менее наваристого супа. По воскресеньям вместо вечерней похлебки нам полагалось по четверти литра кофе или чая. Этого было недостаточно, чтобы насытиться, но наши желудки были к тому времени так натренированы, что и этим были довольны.

Никто из нас, тех, кто пережил те двадцать дней карантина в П(отулице), никогда их не забудет. Каждый день точно по расписанию приходили врачи, которые лечили наши раны, но, разумеется, из-за холода они ничем не могли помочь нам улучшить наше здоровье. Разговоры об отправке домой шли так же часто, как и обсуждение будущей жизни в лагере, которая явно не сулила нам ничего приятного.

На Рождество на площади установили огромную елку, и весь лагерь должен был участвовать в праздничных мероприятиях. По команде «запевать» мы тут же затягивали известный мотив «Тихая ночь, святая ночь». Затем следовал взрыв диких воплей со стороны хозяев, и на головы «празднующих» обрушивался град ударов дубинками. Несколько человек получили серьезные ранения.