Волки Второй мировой войны. Воспоминания солдата фольксштурма о Восточном фронте и плене. 1945

Повсюду были больные. Еду потерявших аппетит, а также умерших, которые не могли больше есть и о которых мы всегда докладывали начальству на полдня позже, мы с удовольствием делили между теми, кто был еще здоров.

Меня поместили в другое помещение и назначили «ответственным» за несколько других палат с больными, в том числе и за ту, где лежал я. Среди женщин-уборщиц была одна, с которой было приятно поговорить. Она всегда была в хорошем настроении и не позволяла себе унывать. Это была немка из Прибалтики графиня Б. Там у нее остались огромные земельные владения, которыми, как я думаю, она прежде умело управляла своими изящными, но сильными руками. Конец этой женщины был странным и неестественным. Она вела трудную битву с вшами и другими человеческими насекомыми-паразитами; кроме того, она ухаживала за двумя стариками из Риги. Один из них был пастором, второй – адвокатом. Оба они были ее старыми друзьями, и все трое были очень привязаны друг к другу. Оба умерли практически друг за другом. А через несколько недель и саму графиню добили вши и брюшной тиф. Ей так и не довелось показать мне свои владения.

Мероприятия против вшей проводились ежедневно. От них избавлялись, тщательно обрабатывая нашу одежду и одеяла. Но уже на следующий день после очистки полчища паразитов возвращались в прежнем количестве, будто их и не уничтожали. Особенно от этого нашествия страдали женщины. Как-то я видел, что даже ножницы оказались бесполезными, чтобы остричь волосы, в которых, как минимум, на длину пальца копошилась плотная масса насекомых, будто в медовых сотах. Естественно, ни у кого не было щеток и расчесок – они стали такой же редкостью, как и мыло, и вот уже много времени, как люди ничего не могли поделать с ними с помощью лишь стирального порошка и небольшого количества воды. В отчаянии я разрешил всем пациентам трижды в час давить их на себе, лишь бы не быть съеденными заживо этими отвратительными существами. А тем, кто был чувствителен к укусам постельных паразитов, как, к сожалению, и я сам, было разрешено ночевать на столах или под ними, так как там кусали не так часто.

Каждый день все время мы посвящали изнурительной борьбе против того, что без всякого смысла было устроено нашей администрацией: терзающего голода, вшей, блох, других постельных паразитов. Одновременно мы пытались лечить свои раны, которые не хотели заживать.

Мы пополняли свое имущество за счет того, что оставалось от мертвецов, которых хоронили в одежде, в которой их создал Бог. И по возможности мы выменивали на эти пожитки хлеб у людей, живших за пределами лагеря. Рубашки мертвецов отстирывались и шли на бинты. Каждые три-пять дней повязки менялись на бумажные. Для ран теперь отсутствовали средства дезинфекции, и приходилось вместо них пользоваться водой. Бумага создавала вокруг раны на коже участки без доступа воздуха, и там, точнее, на ранах под бумагой, были излюбленные места для вшей, где пациенты испытывали ни с чем не сравнимый зуд. Те, кому не повезло, кому наложили такие повязки, радовали себя и окружающих самыми изысканными «ароматами Индии». Кроме того, вши размножались с поразительной скоростью и доставляли больному адские муки. Подвергаемые подобным пыткам люди лежали рядом друг с другом, стеная дни и ночи, пока наконец их тела не ослабевали и не приходила смерть.

Я видел, что, когда тела уносили из зараженного, прогнившего насквозь лагеря, за ними тянулся след из личинок насекомых, будто это протекали разбитые дырявые ведра. А диагноз всегда был одинаковым: сердечная недостаточность! Если администрация была в курсе, я просто быстро вычеркивал больного из своего списка. То же самое делала и администрация, которая сразу же уведомляла кухню, и инцидент был исчерпан. Никого из родственников не уведомляли, разве что кто-то из свидетелей оказывался на свободе и знал адрес. Позже на могиле появлялась небольшая деревянная табличка с последовательными номерами, присвоенными умершим, – наверное, чтобы создать впечатление или доказать, что в Польше ведется учет немцев.

19 июля я вдруг почувствовал, что не могу больше выполнять мои не слишком обременительные ежедневные обязанности. Мои конечности парализовала свинцовая тяжесть. Я смотрел на доктора, санитара и на знакомую медсестру как будто сквозь плотную занавеску. Затем наступило состояние, похожее на сон, такой прекрасный и беззаботный, какого у меня никогда прежде не было. Я был ребенком и мирно играл с другими детьми в незнакомой сельской местности под ярким сияющим солнцем, среди лугов и тенистых лесов. Мы весело возились в мелких ручейках вместе с животными, ручными и дружелюбно настроенными.