Волки Второй мировой войны. Воспоминания солдата фольксштурма о Восточном фронте и плене. 1945

Мои оставшиеся товарищи внимательно прислушивались к нашему разговору с командиром; они тоже ждали. Вот наконец появился солдат в форме, которого сопровождал помощник, в руках у которого была корзина с кусками хлеба. Испытывая мучительное чувство голода, мы быстро поделили куски и стали жадно поедать их.

Я отправился в лазарет, где мною сразу же занялся один из санитаров. Это был немецкий солдат, студент-медик, который отвечал за лабораторию при лазарете и работал под руководством доктора-поляка. В любом случае здесь все еще оставались бинты и лекарства и вскоре, как ожидалось, должны прибыть новые. По указанию польского командира мне предоставили единственную свободную кровать в палате на шесть коек. Вся эта обстановка спокойствия очень отличалась от того, что мне довелось видеть до сих пор.

Лагерь был скорее невелик – всего 800 обитателей из разных слоев общества. Из них нас, военных, было примерно 200 солдат и 8 офицеров. Выдаваемых пайков едва хватало на то, чтобы поддерживать в узниках жизнь, ни о какой сытости не было и речи. По утрам мы получали кофе и 250–300 граммов хлеба. В обед давали литр супа с картофелем, количество которого могло быть разным, и отдельными волокнами конины. По вечерам можно было, если имелось желание, получить от четверти до полулитра кофе.

Каждое утро проводилось построение на перекличку. Затем в составе групп разной численности некоторых заключенных отправляли на работу как внутри лагеря, так и на фермы или на предприятия за его пределами. По вечерам мы снова строились на перекличку. Затем проводились обходы помещений, охрана пересчитывала обитателей, двери бараков запирались, и вот – очередной день закончен. По ночам осуществлявшая патрулирование снаружи охрана общалась между собой, стреляя в воздух.

Обитатели лазарета пользовались некоторыми привилегиями. Контроль за нами практически отсутствовал. Мы могли даже рассчитывать на дополнительные льготы со стороны работников кухни, а польские пациенты, которым нравилось здесь лечиться, иногда вознаграждали наши услуги пригоршней табака. Одним словом, нам жилось очень хорошо.

Здесь частым гостем был комендант лагеря. Все называли его «штурмовиком», так как он особенно гордился кинжалом СА на боку, с которым никогда не расстается. Будучи трезвым, что, впрочем, бывало редко, он с удовольствием снисходил до беседы со мной и вспоминал веселые времена, когда он служил в немецкой армии.

Я явно пользовался расположением этого человека, и мне иногда удавалось добиться послаблений для тех, кто в какой-то момент успел провиниться.

Неприятной слабостью здешнего коменданта было то, что он любил регулярно перемещать людей из одного барака в другой, независимо от того, стояли сейчас день или ночь. Мне казалось также, что ему очень нравилось гонять обитателей лагеря по территории по одному или группами, пока они совсем не выбивались из сил, чтобы двигаться дальше. Скрестив руки на затылке за шеей, согнув ноги в коленях, заключенные прыжками двигались вперед, пока не падали. Либо то же самое упражнение, но каждый должен был идти след в след за своим товарищем, и так – вверх-вниз – до полного изнеможения. Охрана особенно любила устраивать эти упражнения там, где были лужи с водой. Особенно комендант любил устраивать эту процедуру для женщин. Однако при этом охрана не устраивала никаких зверств.

Двум солдатам, которые пытались устроить побег, не повезло: они были пойманы. Их сильно избили, и им следовало лишь поблагодарить свои железные организмы за то, что остались живы. Для тех, кто был способен передвигаться, существовало множество возможностей бежать. Тогда еще за территорией лагеря не было многочисленных постов, а граница по Одеру и Нейсе была очень слабо укреплена.

Большинству смельчаков, которые пытались бежать, сопутствовала удача, и мне оставалось только проклинать свою сильно загноившуюся ногу.

Притом что число больных постоянно росло, запасы перевязочных материалов, средств дезинфекции и лекарств однажды подошли к концу. Пополнения запасов не было. Кормили нас все хуже, а насекомых-паразитов становилось все больше. Снабжение водой было очень скверным; супа практически не давали, а по мере того, как становилось жарче, стремительно росло количество крыс.

Произошло то, что нельзя уже было больше отрицать или держать в секрете: появились первые умершие от брюшного тифа. Однако в этом случае официальный диагноз был один: сердечная недостаточность. Но болезнь распространялась стремительно, и симптомы были всегда одинаковыми: сначала головная боль, лихорадка, которая через некоторое время заканчивалась безболезненным сном. Зубы умерших, как повсюду судачили, всегда и у всех были черного цвета. У двух могильщиков постоянно была работа. Через некоторое время были созданы специальные отдельные палаты для заболевших мужчин и женщин, а один из бараков за территорией лагеря стал использоваться как карантинный.