Волки Второй мировой войны. Воспоминания солдата фольксштурма о Восточном фронте и плене. 1945

Секторы союзников в послевоенной Германии (1947 г.). Тиль провел последние дни своих злоключений в Эрфурте, Веймаре и Готе. Он бежал из Восточной Германии (Тюрингия) в Западную (Гессен), вскочив на поезд, который следовал из Фахи в Филипсталь. Последние годы он жил в Касселе. Выполнено по карте административного деления послевоенной Германии, подготовленной для Государственного департамента (1947 г.)

Стало теплее, и даже голый цементный пол не доставлял больше беспокойства. Здесь нам разрешили свободно перемещаться между тремя зданиями. Эти здания располагались за лагерной территорией, но были огорожены забором из колючей проволоки высотой в два с половиной метра. Никто и не думал о побеге: наше физическое состояние было для этого слишком плачевным. Нам пришлось взять из других зданий бумагу и «деревянную шерсть», чтобы пользоваться ими вместо постелей.

Мы быстро поделили между собой остатки хлеба и съели их. Потом отправились спать.

Через несколько часов был объявлен подъем «на польский манер», что было для нас очередной новостью. В помещение ворвалась толпа польских милиционеров с фонарями, которые светили нам в лица и громко орали. Сначала они палками, обрезками кабеля и просто ногами бессмысленно и беспорядочно избивали тех, кто лежал или стоял поблизости от них. Потом всем нам приказали построиться снаружи и с поднятыми руками подвергнуться тщательному обыску. В это время другая группа этих бравых ребят обшаривала наш багаж.

Снова то тут, то там обнаруживались либо банкнот, либо какие-нибудь ценности, и тогда мерзкое небритое вороватое лицо под новенькой четырехугольной фуражкой светилось от счастья.

«Kolera Niemniez», «Juppt foie motz», «Kurvie sinn». Я произношу эти фразы неправильно – в то время они были для нас новыми, но позже мы слышали их каждый день. Они означали: «Проклятый немец», «Твоя мать – шлюха», «Сукин сын» – и прочно вошли в польский словарь.

После этого наше жилище должно было быть тщательно убрано. Это означало, что всю бумагу и стружки нужно было тщательно собрать и вернуть на место. Во время этой процедуры нас снова награждали затрещинами и пинками. Голый цементный пол нужно было хорошо подготовить для размещения на нем «сукиных детей». Затем, зачитав нам длинный список невыполнимых команд и распоряжений относительно дисциплины в лагере, пригрозив самыми ужасными карами в случае любого нарушения, толпа поляков оставила свое место работы.

На следующее утро мы построились, чтобы отправиться на завтрак. Лишь у очень немногих были какие-либо столовые приборы или миски. Те, у кого ничего этого не было, все равно пошли туда же и, как всегда бывает в таких случаях, воспользовались быстро опустошенными мисками тех, кто поел раньше. Кухня располагалась в главном лагере на довольно приличном расстоянии, и в ней к нашему приходу оставались, выстроившись в небольшую очередь, лишь немногочисленные гражданские заключенные. Там мы имели возможность увидеть начальника лагеря, который смотрел нас с большим удивлением. Он подбежал к нам, очевидно намереваясь что-то сказать. Он поднял руки и вдруг резко рухнул вниз. Те, кто стоял поближе, бросились помогать ему, но были оттеснены назад милиционерами, направившими на нас винтовки. Сильными пинками охрана не давала этому человеку подняться на ноги. Потом его наконец отволокли в ближайший барак. К нашему удивлению, он был одет в немецкий офицерский китель; погоны были почти полностью смяты и порваны, но обозначали очень высокое звание. Здесь, в лагере, этот человек был, очевидно, совершенно измучен.

Дорожки и площадь были поразительно чистыми, пространство между бараками – чисто выметено, как будто в них вообще никто не жил. Многочисленные фигурки людей, которые были видны через окна и двери, смотрелись так же странно: они были вооружены до зубов, а на поясах одетых в мундиры солдат висели полицейские дубинки. Тогда мы не знали, что находимся на территории одного из самых знаменитых польских лагерей смерти. До нашего прибытия именно здесь встретила свой печальный конец в том числе и значительная часть оставшегося населения Бромберга. Этих людей похоронили в общих могилах в окрестном лесу. После этого кровавая вакханалия была остановлена приказом сверху, а может быть, палачи просто устали. Позже за засовами и колючей проволокой мы узнали историю того лагеря: ходили слухи о целых грузовиках с людьми, которые прибывали и снова отъезжали отсюда, о пулеметных очередях в ночи. Нам рассказали и о других способах уничтожения людей: например, несчастных обливали бензином и поджигали после того, как они были вынуждены копать себе общую могилу.