«Волково поле»

Вот так Дагу в православии стала Анной Семеновной. О фамилии Семен решил подумать потом. Для Дагу начались суровые будни, пусть меня и упрекнут в избитой фразе. Два часа утром и после небольшого перерыва, еще четыре часа работы. В первое время Дагу валилась с ног. Как и говорил Д'Антон, ни о какой любви и речи не было. Семен ревниво оберегал ее сон. Она ложилась в постель, прижималась к Семену и тут же засыпала. Утром все повторялось, и так изо дня в день. Семен занимался охотой, занимался и хозяйством. Читал он и книги, ему было, куда себя деть. Большую часть времени он проводил с сыном Александром. После репетиций Дагу, он по-прежнему мыл ее в бане и относил отдыхать, или в кресло или в кровать. В первое воскресенье отдыха он ее ни парил, ни тревожил. Дагу весь день провалялась кровати. Потом, она все же полюбила Семена, но очень нежно без своего напора. Семен постарался быстрее сделать свое дело, лишь в самом конце Дагу застонала и дошла до высшей своей точки. Ей всего хватило с лихвой. Из еды она ела, только раскаленные щи и гречневую кашу с постным маслом. Иногда она позволяла себе кусочек не жирной рыбы или отварную телятину. И, опять-таки, так ежедневно. В следующее воскресенье баня была натоплена, как положено, до раскаленных камней. Семен положил Дагу на полку и плеснул ковш кваса на камни. Дагу пулей вылетела из парной. Она царапалась и кусалась, как звереныш, ее пришлось силой доставить обратно. Семен, как мог, успокоил ее.

— Не волнуйся, солнышко мое. Это сначала так, потом все будет хорошо. Он парил ее веником, потом стал массировать ее тело. Под пальцами Семена, Дагу уснула, от полного расслабления. Семен отнес ее в предбанник, и она там спала больше часа. Проснулась живой и веселой.

— Я помолодела Семен, мое тело стало воздушным. Я скоро научусь летать. Чувствую себя великолепно. Усталости нет вовсе. Я сегодня буду прежняя Дагу, я одарю тебя любовью. Что за дивная вещь русская баня. Я думала, что это ад, а это рай.

Дагу, как и всегда сдержала свое слово. Ночь с ней Семен провел прекрасно. И сам подумал. Да, русская баня это рай. С начала недели все началось по-прежнему, но теперь Дагу могла заниматься и русским языком. Рядом с ней за парту и сел Кошта, хотя он уже прилично и сам болтал по-русски, и представьте себе не с португальским, а с рязанским акцентом — говорком. Потом Дагу и за фортепиано уселась. Слух и чувство ритма у нее были великолепны. Казалось бы, чего надо красивой девушке, живи с князем, наслаждайся любовью и жизнью, а тут ежедневный изнуряющий труд. Из всех радостей, баня, щи да каша. Иногда любовь с любимым, но один раз и в воскресенье. Оставим Дагу, пусть она трудится. Тришке прошел его поступок на охоте легким испугом. Но Бог шельму метит. После того, как он запарил овсянку, добавив туда резаного мяса, стал ждать, что бы накормить собак. Попутно и уснул в сенях. Как туда забрались гончаки, не понятно, видать, он и калитку на защелку не поставил. Собаки нажрались так, что чуть не лопнули. Во время их пира в собачнике появился Аким. Судьба Тришки была решена. Аким, правда, сам пожелал высечь провинившегося холопа. Но теперь постоянно рядом с ним находился Кошта и был его другом и собутыльником, хотя они редко выпивали, но очень метко, до полного лежачего состояния. Кошта запротестовал.

— Моя работа, так барин решил.

Кошта говорил по-русски и Аким прекрасно его понимал. На том и решили. На барском дворе стоял позорный столб. Тришку к нему привязали, и Кошта высек его, до полного его понятия, но не до крови. Все удары легли пониже спины. Друзья обнялись и ушли пить мировую к Акиму домой. Там им обоим прилично досталось от жены Акима. Но кроме проделок с Акимом, Кошта привязался и к Александру. Он перебрался в его комнату и спал рядом с ним. Если Кошта выпивал, то спал на полу у двери Александра. Потом это все перерастет в обоюдную привязанность двух этих совершенно разных людей. Вот и зима на исходе. Дагу очень хотела увидеть этот праздник Масленицы в имении Семена, но нужно было ехать в Петербург. Д'Антон уехал туда несколькими днями раньше. Танец они сделали, но Семен не видел его полностью, так отрывки одни. Дагу стала как тростинка, остались, только ее черные миндалевидные огромные глаза, которые горели огнем. Платья, которые были сшиты для нее на ней стали висеть. Одно из них немного ушили, вот в нем она и отправилась покорять Петербург.