Вольно, генерал II: Моя утренняя звезда (СИ)

— Свои цели? В этом и проблема. Преследуя свои цели, ты совершенно не подумал о том, что почувствует Люциан. В который раз твой эгоизм ставит ваши отношения под угрозу?! — Анри ругала Молоха, как нашкодившего школьника, что совершенно не сочеталось с грозным видом главнокомандующего.

Он мог бы размазать женщину по стене одним движением, однако вместо этого он стоял и смиренно слушал. Может быть, осознавая ошибку. Правда, с огромным опозданием.

— Как Люциан себя чувствует? — спросил главком то ли из интереса, то ли потому, что так положено.

— Спасибо, ужасно, — проворчала Анри. — Пока ты не осознаешь свою вину, тебе нет места в моём доме! — женщина притопнула ногой, всё ещё уверенно держа копьё.

— Осознать вину? Вы шутите? Мне стоит щёлкнуть пальцами, и Люциан вновь будет моим, — улыбнулся Молох, с превосходством в глазах глядя на Анри.

Женщина прищурилась и подошла к Молоху, чтобы вновь взять его за ухо. Голос её был тихим и вкрадчивым.

— Вы не будете вместе, пока ты не поймёшь, что Люциан это не пёс, которого ты можешь подозвать к себе в любую минуту. Представь себе, а? — она больно оттянула мочку уха, из-за чего Молох поморщился. — Он не игрушка, с которой можно развлекаться до тех пор, пока она не поломается. Разве так сложно было это понять? Неужели это вообще сложно для твоего восприятия? Ты древний демон, так какого чёрта ты допускаешь подобные ошибки? Опыт прошлого должен как-то давить на мозги, нет? И я буду с тобой так обращаться до тех пор, пока это необходимо, главнокомандующий! — последнее она бросила с пренебрежением.

— Вы играете с огнём, Анри, — медленно и угрожающе произнёс Молох. — Советую вам взять себя в руки.

— Взять себя в руки? Играю с огнём? Я и не на такое способна, когда речь идёт о моём сыне, ведь именно это и называется любовью. Тебе это, конечно, неизвестно. Для тебя, наверное, вообще недостижимо такое чувство, как любовь! Не знаю даже, хорошо ли это, что я в своё время благословила ваш брак, — вздохнула Анри и отпустила Молоха. — Как я могла проглядеть такого подлеца!

— Я люблю вашего сына больше, чем собственную дочь, — грустно хмыкнул Молох. — И вы с ним об этом знаете. Я провожу с Люцианом больше времени, чем с Рене. Мне казалось, за долгие годы наших отношений Люциан понял, кто я такой и на что я способен. Очень жаль, что за это время он не осознал этого. Вы правильно заметили, что я древний демон. В этом вся и загвоздка. Я не ангел, и это естественно, отсюда вытекает всё, что я делаю.

— Ты не ангел, но ты бы мог быть с Люцианом помягче, — усердствовала Анри.

— Я был с ним мягок достаточное количество времени, и это привело к тому, что он окончательно размяк. Вы не знаете, с чего мы начинали, так что вам сложно понять ситуацию, — противоборствовал Молох. — Я поступил так, поскольку посчитал нужным. Очень жаль, что Люциан оказался таким… рохлей.

— Он не рохля, он влюблённый идиот! — вскипела Анри. — Не такие уж вы и супруги, если тебе сложно это понять, главнокомандующий.

Молох задумчиво посмотрел на мать своего супруга. Потом на дверь. Он вышел, будучи в одних брюках, и Анри на миг потеряла дар речи.

— Куда ты собрался?!

— К Люциану! — отозвался он сердито, словно считал это очевидным.

Главнокомандующий накинул шубу поверх голого тела и вышел к машине. Водителя в ней не было, и потому мужчина сам сел за руль. Дороги не замело, а потому ехать можно было спокойно. Под утробное рычание двигателя хорошо думалось.

Почему Люциан среагировал подобным образом? Раньше генерал воспринимал изнасилование как что-то привычное и даже, наверное, естественное. Молох не помнил, чтобы Моргенштерн плакал или жаловался. Или, может быть, просто не видел или не слышал? Люциан испытывал боль и терпел? Не получал удовольствия? Тогда зачем ему столько терпеть? Вопросов было так много, как мало — ответов. Самым страшным ответом была любовь. Неужели Люциан всё это терпел, потому что любил Молоха? Но каких объёмов в таком случае должна быть любовь? Воистину исполинская. Молох не понимал, есть ли в нём такой же запас любви, как в Люциане.

Может ли он ответить тем же?

Как вообще можно любить такого, как Молох? Главнокомандующий вспоминал, как обращался с Люцианом, и понимал, что меньше всего обращал внимание на его чувства. До сих пор их отношения напоминали взаимодействие ледокола и застывшего океана. Ледокол сокрушал лёд, причиняя боль могучему и терпеливому океану. Стихия ничего не совершала против, лишь молча и по-христиански страдала. Могучий корабль прорубал себе путь, и вода, как кровь, проступала из раздраконенных и заснеженных ран. Как тупое лезвие рвёт кожу, так и ледокол рвал ледяную корочку, заставляя океан застывать в немом крике, неслышном для мучителя. Но знал ли ледокол, что причиняет боль? Он всего лишь был тем, кем он является. Его задача — ломать лёд. Он был сотворен причинять боль и ничего не мог с этим поделать. Так получилось, что они встретились. Кто такой ледокол без ледяных водных просторов? Кто такой Молох без Люциана?