Вольнодумцы

Артём зашёл внутрь, заказал латте с собой, дождался, пока ему дали горячий бумажный стаканчик, и двинулся дальше. Пройдя мимо больших, казённо светящихся окон Финляндского вокзала, он зачем-то остановился и долго глядел на памятник Ленину, нелепо бравурный, многие годы убеждавший ленинградцев, что страна, где они живут, единственный претендент на по-настоящему светлое будущее. Ему захотелось отсалютовать бывшему вождю, и он поднял бумажный стаканчик высоко над головой. За Лениным ещё удерживала на себе лёд река, далее взгляд упирался в дома на набережной, разновысотные, с большим количеством жильцов, которые через несколько часов начнут просыпаться, зажигать свет на кухнях, ставить чайники.

От вокзальной площади он по переулку, пролегающему между мрачными серыми корпусами Артиллерийской академии, попал на улицу Лебедева. В слепые окна зданий заглядывали поражённые зимой деревья, угрюмые и искривлённые от долгой борьбы со стужей.

Петербург покоился в жёлтом свете фонарей и подсветок на фасадах. Шпиль Петропавловки торчал намёком на то, что не всё устремлённое вверх есть свобода.

Когда переходил Неву, думал о Майе, о Вере, думал неконкретно, просто примеривался к ним, исходя из того, что они не ведают, где сейчас он и чем занимается.

Справа река расширялась, удерживая над собой дальний аккуратный купол Исаакия, Дальше она делилась на рукава, словно одной ей войти в залив представлялось страшным и неприличным.

Артём остался равнодушным к этому виду, не заметил в нём ничего, что бы ему пригодилось. Внутри разрасталось что-то мерное и большое, непонятное, непредсказуемое и торжественное. Ему вдруг захотелось посвятить себя какому-то большому делу, чтоб оно перевесило всё остальное в нём. Вспомнилось название романа Юрия Германа «Дело, которому ты служишь», стоявшего в их домашнем книжном шкафу, когда он был маленьким. Он так и не прочитал этой книги. А потом она куда-то делась. Кто-то взял почитать и не отдал? Или перекочевала в задний ряд? Корешок, как он помнил, был довольно толстый, некрасивый, тяжёлый и мрачный. О чём она? Надо срочно прочитать. Наверняка есть в его библиотеке этот роман Германа. Его библиотека. Библиотека, где он служит. Читальня! Течение мысли словно столкнулось с непреодолимым препятствием и мучительно остановилось. Неприятно!

Мост кончился, начался Литейный проспект. Он как будто немного защитил его, сузил пространство, укрыл домами от реки, несущей свободу огромного озера к свободе огромного моря и этим донимающей людей, нуждающихся в своём угле, ночлеге и сне больше, чем в мифической вольнице и в сказочной воле волн и ветра.

Длинное тело Майи вдруг ему представилось так явно, что он почти физически ощутил его тепло, его гладкость, его обаятельную нескладность, его податливость и постоянную готовность к ласкам. Это было самое лучшее в их близости, когда она лежала рядом, и он, чуть касаясь её, наслаждался молодостью, гибкостью, длинной истомой ног и рук. Первые совместные дни они невротически боялись прискучить друг другу, специально встречались не так часто, как хотелось, фанатично утверждали, что наслаждаются настоящим, а будущее «пошло к чёрту», не требовали отчёта за всю прошлую жизнь, даже намекали, что в «случае чего» всё простят.

Выкинув в урну пустой бумажный стаканчик, он подумал, что хорошо бы где-то позавтракать. Или хотя бы выпить ещё кофе. Неужели ночью в центре Петербурга негде поесть?

До самого Невского он так и не встретил ни одного открытого заведения. Странно!

Вспомнил, что видел из окна квартиры, куда сегодня заехал, вывеску «Продукты 24» на другой стороне Фонтанки. Туда он и зайдёт.

В итоге он набрал столько еды, будто собирался кормить многочисленное семейство. Голод пробудился и диктовал безрассудный выбор. Сыр, колбаса, яйца, ряженка, сметана, простокваша, хлеб, помидоры, малина, банка кофе, сливки, масло, три пачки творога. Когда выгрузил всё это на кухонный стол, а потом начал аккуратно раскладывать по полкам в холодильнике, сам удивился, зачем ему столько всего. Подмывало взять поскорее телефон и глянуть, что там. Столько времени он не смотрел на экран!

Ожидал прочитать что-то от Майи. Но от неё ничего не пришло. Высветились несколько звонков с незнакомого номера и одна эсэмэска.

Прочитав её, он содрогнулся. Подступила тошнота. Кто-то терзал его, напоминая, что брат погиб не своей смертью, а он ничего не предпринимает, чтобы отомстить расхаживающим на свободе убийцам. Он судорожно стал вспоминать, у кого из знакомых могут быть связи с полицейскими. В голову ничего не приходило. Ясно, что никто не бросится расследовать дело сорокалетней давности только потому, что кто-то отправил ему сообщение, но, возможно, хотя бы кто-нибудь сподобится выяснить, кто шлёт ему весь этот бред. Это же, кажется, незаконно. За это, как он слышал, наказывают, даже дают реальные сроки.

Сон подкрался к нему исподтишка, легко пнул, отбежал и запрыгал, как мячик, по старой петербургской квартире, поглядывая на него, спящего, и загадочно улыбаясь.

* * *