Вольнодумцы

Когда остался один, удивился, что, похоже, невестка и сын ему теперь почти чужие. Вика всех их связывала. А нынче связь прервалась. C этим ничего не поделаешь.

Теперь, когда внучка навеки в земле, он совсем не уверен, стоит ли ему жить, длить в основном лишённое смысла существование. Ну, доведёт он до конца это расследование, вычислит убийцу внучки. И что? Её этим не вернёшь.

Он поехал на работу.

Решил не вызывать Елисеева к себе, а сразу отправиться к нему. Возможно, за это время полковник что-то обнаружил. Пусть докладывает. Если его заместитель не поймёт важность находки, то сам-то он разберётся, что к чему. Он вчера сделал всё, чтобы полковник собрался и рыл землю, чтобы взвесил заново все обстоятельства. Он ценил Ивана, но в этом деле необходим был талант, интуиция, элементарное следацкое везение. Хватит ли его у Елисеева?

Он специально навестил Ершова так напоказ. Если опера виновны, начнут действовать, занервничают. Что там со стволами? От этого многое зависит. Да и Ивану пора уже получить информацию о ноутбуке Вики.

Елисеева он нашёл почему-то не в кабинете, а в приёмной. Иван держал в руках какой-то лист бумаги.

Крючков, не здороваясь, забрал у него документ. Прочитал.

«Что я натворил? Зачем втянул Елисеева? В Главке поняли, что я играю по своим правилам, и дают сигнал, чтобы остановился? Главк взял дело себе: революционеры, их антиправительственная деятельность и Вика, увязшая в этом. Боже мой! Я боялся, что папарацци докопаются и начнут пачкать имя моей девочки. А тут такое? Ивана надо выводить. Если полковник окажется один на один с УСБ, они его разорвут. Что известно УСБ? В деле они или нет? Кто сдал?»

Он физически ощущал, что сильный и хищный противник, виновный в смерти Вики, перехватывает инициативу. Но где он? Не в Главке же? Это невозможно себе представить. Почему с ним никто ничего не обсудил?

Иван искал его взгляд.

– Ваня! Прости меня. У тебя есть отгулы? Наверняка же есть. – Голос Крючкова, казалось, убегал, и он безуспешно ловил его.

– Есть, разумеется.

– Воспользуйся ими. Отдыхай.

– Но…

– Не спрашивай, не спрашивай. Прошу тебя. Всё потом.

Крючков замотал головой, как умалишённый, не контролирующий своих действий. И пошёл прочь.

Елисеев так и остался сидеть. Секретарша поглядывала на него с беспокойством. Но молчала.

Иван думал, сообщать Шульману или нет. Хотя какой в этом смысл? Главк полагает, что разберётся сам, без их комментариев, просто запросив экспертизы и другие документы. Так полной картины не составишь, тем более с учётом того, что им открылось вчера. Однако это теперь не его забота.

Отгулы так отгулы!

Он переоделся в кабинете в гражданскую одежду. Подспудно чего-то ждал. Но ничего не происходило.

Когда он уже вышел из здания и разблокировал машину, подал сигнал мобильник. Отец!

– Привет! Ты как?

– Нормально. – Иван знал, что отец никогда не звонит без дела. Проведывать его, справляться о здоровье – прерогатива мамы.

– Тебе будет звонить один человек. Скажет, что от меня и от друга моего Синицына. Ты ведь помнишь Синицына? Он работал со мной в медицинском училище.

– Помню. А зачем? Мне сейчас…

– Не до этого. Знаю. Но всё же выслушай его. Его фамилия Шалимов. Артём Шалимов.

Он никогда не отказывал отцу. И тот знал это, а потому отсоединился, не дождавшись согласия.

Иван почти никогда не возвращался с работы так рано. Даже и не вспомнить когда. Раннее возвращение, когда дневной свет немного хрустит в глазах в ожидании сумерек, осталось в детстве, причём картины возникали только зимние. Он всегда ждал с работы отца, это помнилось и теперь, но смутно, больше помнилась обида, если мать загоняла спать. Когда папу ранили на задержании бандитов, Иван был совсем маленький, этого времени память не оставила, но зато хорошо сохранился страх оттого, что отец сильно хромает. Потом хромота исчезла.

После ухода из милиции Пётр Викентьевич долго работал в медицинском училище заместителем директора по хозяйственной части. Возвращался не поздно, но и Ваня уже так не приближал этот миг. Вырос. Свои дела.

Елисеев приоткрыл окно. Детские голоса настойчиво и нестройно ворвались в комнату.

«Почему у меня нет детей? – Он сожалел об этом только в тяжёлые минуты. – Ещё не поздно. Мужчине никогда не поздно!» – утешал он себя, давая отсрочку. Он ещё не готов. Да и не всякая женщина согласится жить с ментом, с правильным ментом. Хотя мать живёт с отцом всю жизнь. И счастлива.

К родителям он сегодня не пойдёт. Завтра. Договаривались на завтра. Нет причин нарушать. Хотя совет отца ему бы сейчас пригодился, если бы тот хоть когда-нибудь давал ему советы по службе.

Но между ними было заведено по-другому.

Пётр Викентьевич подчёркнуто дистанцировался от всего, что связано с полицией.

Дома не сиделось. Он накинул куртку, надел ботинки, спустился во двор.

Хотелось громко крикнуть: генерал Крючков – свинья! Но это было бы неправдой.

Неожиданно к нему подбежали два пацана: один повыше ростом, другой – пониже. Тот, что постарше, спросил:

– Не разменяете тысячу? Бабушка просит.

Елисеев порылся в кармане, сокрушённо покачал головой.