Вольное царство. Государь всея Руси

– Князя Ивана не выдам, – ответил он старшему брату, – а ежели виноват он, пришли бояр своих, нарядим вместе суд над ним.

Иван Васильевич не ответил Борису Васильевичу, а, призвав приехавшего в Москву своего наместника из Боровска, повелел ему:

– Тайно поймай князя Лыко борзо, где бы то ни было! О оковах привези на Москву и дай за приставы. Меня же о сем уведоми немедля.

Через неделю князь Иван Оболенский-Лыко был уже в тесном заключении, в подземной темнице.

Взбешенный от обиды и бессильного гнева, князь Борис Васильевич написал брату Андрею большому, князю углицкому, жалуясь на своевольство беззаконное великого князя, попирающего древние уставы. «Долго ли нам зло от него терпеть, – писал он, – нас, единоутробных братьев своих, презирает и бесчествует, яко последних слуг своих. Не дал он нам должного ни из удела покойного князь Юрья, ни из волостей новгородских! А поимал он немало земель и животов с нашими вместе полками, мы же ему честно пособляли во всех ратях. Он же, яко волк злобный, токмо на нас зубами щелкает. Токмо собе хватает с жадностью великой. Нет моей могуты более под его рукой жить! Нать из московской земли в другое место податься…»

Андрей большой отвечал брату: «Рад яз ныне, что и ты в разум пришел. Яз же давно не могу терпеть высокоумия его. Надобно нам тайно на совет съехаться. Подумаем, как нам наидобре перейти к друзьям нашим, а ранее того полки свои собрать и стоять у рубежей чужеземных, дабы лучше укрыться от злобы его…»

Иван Васильевич не знал ничего об этих письмах, но понимал, что братья его хорошо знают о грозе, которая идет на Русь из-за рубежа ее.

– Ведают гниды сии, – говорил он сыну, – замыслы ворогов наших, а может, и сами на нас зовут, помочь им свою обещают.

Снова созывать он стал на тайную думу сына и двух дьяков: Курицына и Далматова, а из воевод – князей Семена Ряполовского да Ивана Юрьевича Патрикеева, брата своего двоюродного.

Все четверо, бывающие на тайных думах у государей, знали хорошо его план войны при иноземном нашествии, при нападении литовцев, немцев и татар сразу. Все они верили в государеву хитрость военную, которая не раз, как они сами видели, к великим победам приводила, с большим ущербом врагу и почти без всякого ущерба для своего войска… Посему, видя волнение государя, понимали, что страшит его.

– Всякому государству, – говорил он, как всегда разглядывая карту Руси со всеми ее рубежами, – дабы бить ворогов по краям, на рубежах своих, надобно середине государства быть цельной и крепкой, яко железо. У нас же зловредная ржа крепость железную переесть хочет! Разумеете, про что сказываю?

– Разумеем, государь, разумеем, – отвечали все.

– Ржа сия, – продолжал он, – Новгород да удельные, и ржу сию яз сам своеручно сотру. Вборзе пойду яз к Новугороду миром при малом войске. Вы же здесь с великим князем Иван Иванычем, которого оставлю на Москве собя вместо, наряжайте все полки наши так, дабы наготове стояли и могли бы, как надобно будет, занимать все броды и переправы по берегам Оки. Мне же в тыл пришлите отборные полки для осады и приступов, особливо добрых пушкарей с маэстро Альберти, и с самыми большими пушками ломовыми, которые сей мастер отлил нам. Подробней же о всех делах будем много раз еще думать, ибо будем ждать конца лета – видней тогда станут нам татарские умыслы.

Такие напряженные дни, когда думы с воеводами сменялись тайными думами с дьяками, были и весь июль и весь август. Готовясь к борьбе не на живот, а на смерть, Иван Васильевич отдыхал только тогда, когда вместе с сыном своим и маэстро Альберта бывал на строительстве храма Успения Богородицы.

В начале августа прибыли из вотчины государевой, Великого Новгорода, отменные русские мастера, чтобы крыть крышу новой церкви. Сначала они покрыли весь верх весьма добротно деревом, а по дереву – железом немецким. И когда снаружи храма все было сделано и храм, блистая крестами золочеными, стал пред очами великого князя во всей дивной красоте своей, обрадовался Иван Васильевич и в радости великой позвал с собой и митрополита Геронтия оглядеть Успение. Владыка не менее восхищен был храмом и стал почти каждый день ходить вместе с обоими государями в новую церковь, где маэстро Альберта еще украшал царские и боковые врата перед алтарем и клиросом резьбой и позолотой, а живописцы уже заканчивали роспись на стенах.

Августа одиннадцатого думали уже новый собор освятить, чтобы в день Успения, на пятнадцатое число того же месяца, отслужить в нем торжественную обедню. Но с уборкой лесов и с перенесением мощей и гробниц митрополитов московских из старой церкви задержались и освятили собор Успенский двенадцатого августа.

На другой же день после праздника Успения пришли из Новгорода тайные тревожные вести от государевых наместников новгородских и от доброхотов московских о том, что в Новгороде снова готов вспыхнуть мятеж, а немцы ливонские с магистром своим Борхом подымаются на Псков.