Вольное царство. Государь всея Руси

– Так говорит царь Ибрагим царю Ивану, отцу и государю своему: «Да слышит Аллах истину слов моих – согрешил яз пред государем своим и ныне челом бью: пожалуй, нелюбье сложи. Яз же на всю волю твою предаюсь, твори со мной, яко Аллах тобе в сердце положит…»

Начались переговоры об условиях и порядке сдачи Казани, а в середине июня в Москве, в передней великого князя Ивана Васильевича, лежали ниц пред его троном карачии, мурзы и бики и, приветствуя его от имени царя Ибрагима казанского, молили о прощении и пощаде.

После полного смиренья казанского царя зарубежные враги затаились и тоже, казалось, притихли, но Иван Васильевич этому не верил. Тайные вести, которые приходили из разных стран через доброхотов московских, разоблачали миролюбие врагов, служившее только прикрытием заговоров и подготовки Казимира и немцев для нападения на Русь в союзе с Ахматом, при поддержке Новгорода, удельных и живущих в Москве сторонников римского папы.

– Казимир, – говорил Иван Васильевич дьяку Курицыну, – главный ворог наш. У Казимира же главный ворог, мыслю, Матвей Корвин угорский, который сына его Владислава, ныне круля чешского, победил. Ты бы, Федор Василич, о сем подумал. Как бы нам дружбы с Матвеем поискать.

– Истинно, государь, – ответил Курицын, – яз начал ссылаться, хоша и не с крулем, а с некоими при дворе его. Есть у меня из дворян его Мартын, доброхотом он нам стал. Яз же с угорскими купцами беседы веду, учусь по-угорски и уже разуметь начинаю.

– Учись, учись, Федор Василич, – весело молвил государь, – может, яз тя и в Угорскую землю пошлю. Каков язык-то у них?

– Язык-то, государь, у них, как у наших камских булгар: добре разумеют они друг друга без толмачей. Угорские-то купцы на Каму ездят, а булгары наши – к ним на Дунай…

– Добре, добре, – заметил Иван Васильевич, – Казимир нас меж двух огней поставить хочет, а может, мы его сами с двух сторон жечь будем. Токмо бы нам у собя все на Руси укрепить.

Как будто затихло все вокруг рубежей русских, и московская земля в тишине и покое. Все лето и зиму было мирно за грозной мощью государевой, как за стеной каменной.

Сам же государь Иван Васильевич жил в трудах и волнениях, неусыпно следя за удельными, за Великим Новгородом, за немцами и Казимиром, за татарами. Были отовсюду вести худые, да еще огорчила великих князей кончина второго их наместника новгородского, славного воеводы князя Федора Давыдовича Пестрого.

Чаще и чаще думал тайные думы Иван Васильевич, в хоромах своих затворясь сам-четверт с сыном своим и двумя дьяками: Федором Васильевичем Курицыным и Василием Далматовым, который заменил ныне совсем состарившегося дьяка Бородатого. Государь старался за это время укрепить союз свой с ханом крымским Менглы-Гиреем, снова занявшим свой престол. Получив известие об этом от самого Менглы-Гирея, немедля послал государь ему свои поздравления. Курицыну же повелел принять все меры, дабы как можно скорей добиться клятвенной грамоты хана крымского, что он нападет на короля Казимира, когда укажет ему Москва.

Но ближе к весне Иван Васильевич стал все чаще совещаться с воеводами.

– Чую, – сказал он как-то сыну с глазу на глаз, – подымаются братья. Ты от бабки ничего не слыхал?

– Приметил недавно яз, – смущенно проговорил Иван Иванович, – когда застал у нее дядю, князя Бориса Васильича. Он говорил о чем-то, а она бровями сделала знак и на меня указала взглядом. Горько мне стало, словно яз ей ворог какой…

Иван Васильевич нахмурил брови.

– Разумею, – произнес он сурово, – Борис-то посол от Андрея большого. Он у старшего на поводу…

Иван Васильевич оборвал речь и задумался.

– Помнишь, Ванюшенька, баил яз тобе, – заговорил он снова, – все против нас и все помощи ждут: братья – от Новагорода и Казимира, Новгород – от Казимира же да от Ганзы и немцев ливонских, а Казимир и немцы – от Ахмата.

– Помню, государь-батюшка! – воскликнул Иван Иванович. – Нам же помощь токмо от Бога да от самих собя, как ты сказывал. А для сей помощи главная опора – ты сам, государь-батюшка, с постоянным храбрым войском нашим и со своими славными воеводами.

– Верно, сынок! – усмехнулся Иван Васильевич.

– Менглы-Гирей-то не в счет. Крымцы не борзые, а токмо выжловки: гонят зверя, но не берут. Главное-то – постоянное войско наше!

Глаза великого князя засверкали гордой радостью.

– Постоянное же войско-то наше, – продолжал он с увлечением, – яз же семнадцать лет выращивал, лучших воевод подбирая. С Юрьем же мы и с воеводами вместе воев службе ратной учили, все военные хитрости им мы толковали и строгостью привели их к послушанию ратному и к вере в воевод своих! Нигде такого войска нет. Ништо оно дуром не хватает, а все разумея деет – ведает, что и зачем деет! А посему храбро и твердо в боях, никакого числа ворогов не боится!.. Твердо говорю: Бог не выдаст, свинья не съест!

Иван Иванович с горящими глазами следил за словами и движениями отца и восторженно повторял вполголоса:

– Истинно так, истинно так…