Вольное царство. Государь всея Руси

– Ладно, – ответил великий князь, – к матери утре яз сам поеду, а братних послов принимать не буду.

– Еще, государь, – продолжал Курицын, – днесь приехал с дщерью своей шурин твой, царевич Андрей Фомич. В Мячкине ночует, а где им утре в Москве быть прикажешь?

– Государь, – предложил великий князь Иван Иванович, – пусть у меня будет царевич Андрей. Яз ведь один в бабкиных хоромах остался, да и по-фряжски разумею…

Иван Васильевич многозначительно поглядел на сына, довольный его предложением.

– Добре, сынок, – согласился великий князь, – а племянницу мы у княгини моей в хоромах устроим. Там, у своей тетки, девке веселей будет.

Все вышли. Отец и сын остались одни. Взглянув на сына, Иван Васильевич молвил с улыбкой:

– Разумно ты придумал. Пусть у тобя живет царевич-то, на твоих глазах. Вишь, рымский папа к нам руку протягивает. Ты не все, а токмо суть дела дворецкому своему Данилушке доверь, накажи доглядывать, кто и когда бывать у Андрея-то будет. У тобя ведь, как у Курицына, дар Божий на чужеземные языки. Яз же сего не могу. Ты по-грецки разумеешь?

– Хуже других языков разумею. И баить добре, как по-фряжски, не могу еще.

– И сие ладно, сынок, – заметил Иван Васильевич, – ты о сем молчи, бай же токмо по-фряжски, дабы не боялись при тобе некои тайности кратко меж слов сказывать по-грецки наши-то греки, из двора моей княгини. О Рыме и о папе могут, что нужно для нас, сказывать, о Казимире, о ливонских немцах и прочее. Вороги, сынок, круг Руси хороводом кружат, все они друг с другом крепко за руки держатся.

Иван Иванович с благоговением глядел на отца. Поражали его зоркость и ясность мысли государя. Все непонятное и трудное он вмиг делает простым и ясным.

– Днесь яз спокойней, Иване, – продолжал великий князь, – помогает мне Бог…

– Ты сам Богу-то помогаешь Русь устроить! – вырвалось невольно у Ивана Ивановича.

– Благо, Иване, что не слышат тобя ни бабка, ни митрополит, – сказал он шутливо, – а то почли бы тобя за еретика, яко дьяка Курицына почитают. Так вот, баю, ныне яз покойней. Первое – то, что Новугороду не подняться больше, другое – челобитье братне показывает, что у них нету нигде никакого оплечья, была одна надежда на Казимира – и той нету; третье – ежели король упускает сей случай, то воевать ныне с нами не может. Немцы же, сколь бы их ни было, далее Пскова не пойдут: они в государствовании совсем неразумны. Остается на сей день токмо Орда с Ахматом. Сие же не страшит меня, токмо бы нам самим огрешек не содеять…

Июня седьмого, накануне выступления своего в Серпухов, на берег Оки, против татар, великий князь Иван Иванович обедал у отца с дьяком Курицыным и князем Иваном Патрикеевым.

– Утре, – заговорил за столом государь, – великого князя яз отпускаю на Берег с воеводами и многими полками. Посему вы доведите нам все наиглавные ратные вести.

– Ведомо мне, государи, – заговорил наместник московский и воевода князь Иван Юрьевич, – идет Орда по Дикому Полю медленно. Лазутчики бают, ждет царь Ахмат вестей от Казимира и от братьев твоих, которые вместе звали царя на Москву, а вестей ему ни от короля, ни от братьев нету. Бают, уговор у короля с ханом Ахматом, дабы к Оке царю-то идти. Выбрав же место, реку перейти и на Москву гнать. Ахмат на сие согласие дал, молил токмо, дабы король ранее его Угру-реку перешел и весть о сем немедля ему дал, он же за спиной нашей к Москве погонит с братьями, а племяннику своему, царю Касыму, со всей силой его повелит ударить в спину русским ратям…

– Добре, – остановил своего наместника государь, – а у тобя, Федор Василич, о сем что ведомо?

– Такие же и мои вести, государь, – ответил дьяк, – которые шлют мне доброхоты новгородские и псковичи. Опричь того, ведомо мне от Даниара, что Менглы-Гиреевы татары пустошить хотят у короля Казимира киевские земли и по самый Киев. Даже…

– А пошто, Федор Василич, король-то медлит?

– Смута у него в Литве. Там православные князья и бояре, особливо те, вотчины которых у рубежей наших, к Москве тянут. Хочет литовская Русь с нами воссоединения. Боится сего Казимир.

– Добрые вести сии, – обрадовался Иван Васильевич, – ныне наиглавные вороги наши – немцы да поляки, которые по уговору с папой первыми на нас напасть хотят, но не решаются…

– Токмо ляхам, государь, и хочется, и колется, – заметил дьяк Курицын, – ныне, государь, как тобе ведомо, король угорский Матвей Корвин Казимира теснит, и в Чехии Казимир-то еще вязнет. Да сеймики ему мешают, во всех делах вяжут.

– Верно! – воскликнул Иван Васильевич с усмешкой. – Сеймики сии, яко псы, на каждом шагу его за полы зубами хватают.

Дума о всех ратных делах затянулась надолго. Князь Иван Юрьевич и дьяк Курицын ушли поздно, почти перед ужином, который в этот день ранее обычного, в седьмом часу, еще при полном солнечном блеске долгих июньских дней. Иван Иванович же выступал утром с рассветом.

– Ныне рассвет, Иване, – сказал великий князь сыну, – и поспать не даст. Заря с зарей сходится. Пока мы ужинаем, скажу еще тобе: пусть воеводы бодрят воев тем, что на думе ты слышал…