Вольное царство. Государь всея Руси

– Повестует хан Ивак-Ибрагим, сын Шейбани-хана, младшего брата Батыя, из великого рода Чингиза: «Да живи сто лет, царь Руси Иван! Из всех ханов и мурз, которые кочуют в Джаицких степях[100] от Каменного пояса до берегов Хвалынского моря, яз един наследник Сарая, юрта Батыева, шлю тобе селям, яко брат брату. Сведав о победе твоей над Ахматом и бегстве твоего и моего ворога, яз с казаками своими, шибанскими и ногайскими, погнался за ним по Дикому Полю, настиг в степях приазовских, возле устья Малого Донца. Здесь Ахмат уланов своих распустил и на зимовку становиться стал. Яз же ночью подкрался, окружил с казаками царскую Белу вежу, а на рассвете ворвался к Ахмату и своими руками заколол насмерть его спящего. Всех жен его и дочерей захватил, всю казну, животину и полон великий с собой повел: девок и женок молодых, мужиков и парубков. Помню яз о дружбе отца моего с Русью и шлю тобе радостную весть – злодей твой в могиле».

Татарин замолчал, а Иван Васильевич, переглянувшись с дьяком Курицыным, спросил:

– А как ныне в Большой Орде?

– Сыны Ахмата и братья его, – ответил вестник, – за Сарай и Цистрахан[101] спорят.

– Добре, – остановил его государь, – дворецкий мой отведет тобя и конников твоих на постой при посольском дворе и даст вам полное угостье. Брату же моему, хану Иваку, да живет он сто лет, грамоту пошлю и подарки. И тобя пожалую. Вборзе призову, а топерь иди.

Вестник снова пал ниц, затем встал и, почтительно пятясь до дверей, вышел, сопровождаемый дворецким и стражей.

– Неспроста, государь, сие вежество и ласки татарские, – сказал Курицын.

– Ведомо, – подтвердил Иван Васильевич. – Вишь, род-то свой вспоминает от Чингиз-хана. Един, мол, наследник на Батыев стол. Орду воскресить хочет. Нам сего не надобно. Стены у Ахмата остались, пусть их делят Орду надвое. Помочь им в сем придется. Потом и хан Ивак, даст Бог, с ними заратится. Пусть…

– Значит, всем троим добра желать, – весело воскликнул Иван Иванович, – а перережут они друг друга сами? Пусть все якобы без нас под горку катится.

– Угадал ты, Иване, – усмехнувшись, молвил Иван Васильевич, – мы еще о сем подумаем, а ты пока, Федор Василич, приготовь грамоту Менглы-Гирею с уведомлением о победе нашей и о гибели Ахмата. Хитро все составь, дабы алчность была у Менглы-Гирея к захвату разбитой, но все еще богатой Орды.

Вскоре вьюги да метели под февраль полетели, но ненадолго. Как-никак все же февраль-бокогрей – последний месяц зимы. В начале двадцатых чисел этого месяца война с Ливонией была уже в полном разгаре. Иван Иванович ожидал в своей трапезной прихода отца, жившего пока еще у него в хоромах в ожидании возвращения Софьи Фоминичны из Белоозера. Нужно было думу думать о немцах.

Молодой князь на этот раз был необычно печален, и порой губы его кривились болезненной улыбкой.

Данила Константинович, следя, как слуги накрывают на стол для трапезы, изредка взглядывал на молодого великого князя, еле заметно покачивал головой и слегка вздыхал.

– Вот-вот государь-то батюшка уйдет от нас в свои хоромы, – не сдержавшись, сказал дворецкий.

– А что, уж вести какие есть? – быстро спросил Иван Иванович.

– Да по времени так выходит, – ответил дворецкий, – еще третьеводни сказывал мне дьяк Курицын, что утре гонец должен быть из Белоозера…

В дверь постучали, и вошел дьяк Курицын. Перекрестясь на образа, он поклонился.

– Будь здрав, государь, – сказал он, – по приказу батюшки твоего.

– Гонец пригнал? – перебил Иван Иванович дьяка, протягивая ему руку.

Курицын, сев на указанное ему место, внимательно посмотрел в лицо молодого государя и все понял. В груди его дрогнуло – он любил этого доверчивого и чистого сердцем юношу, уже понимающего замыслы мачехи.

– Гонца от государыни со дня на день ждем, – тихо произнес он, – а за ним, чаю, и сама она будет. Две сотни конников к ней давно посланы…

– У ней там стражи есть поболее того, – перебил Иван Иванович, – пошто ей еще две сотни-то? Да слуги всякие, да греки и фрязины.

– Вся казна государева с ней там, – разъяснил Курицын.

На этом речь оборвалась. Посмотрев друг на друга, княжич и дьяк поняли, о чем обоим им говорить по душе хочется совсем тайно.

– Заеду к тобе, Федор Василич, на краткое время перед обедом. С прогулки…

– Душевно рад буду, государь, – горячо промолвил Курицын.

– Хочу вот тобя спросить: а как у попов новгородских после отъятия у них земель монастырских? – помолчав, спросил Иван Иванович. – Нового-то есть что?

– Думаю много зла от сего стяжания поповского будет, – начал Курицын, – вижу…

Широко распахнув дверь, вошел Иван Васильевич. Все поднялись ему навстречу. Государя сопровождал его воевода московский князь Иван Юрьевич Патрикеев. Государь был весел, видимо, чем-то весьма доволен.

«Ишь как приезду-то мачехи радуется!» – с горькой досадой подумал Иван Иванович, но отец перебил его мысли, громко воскликнул: