Вольное царство. Государь всея Руси

Подумав немного, государь обратился к своему стремянному, стоявшему возле него:

– Угости-ка, Саввушка, вестника, накорми, пусть с часок поспит. От нас же пошли своего гонца вместе с Титом Семенычем к брату Юрьюшке. Да прикажи, дабы давали везде им сменных коней без задержки. Ты же, Семеныч, брату моему передай: «Милый Юрьюшка, спасибо тобе за службу добрую. Все право тобой содеяно. Токмо борони здоровье свое. Ратная же сила сложена у нас добре, а наиглавное – добре вестниками связана и может она везде, где надобно, борзо пред врагом в нужное время лицом стать. Шли же мне вестников чаще. Вызнай, куда Ахмат идти хочет, да пошли лазутчиков. Татары же наши пусть обоз и цариц ханских так явно ищут, дабы Ахмат узнал о сем и за обоз свой имел страх. Будь здрав и храни тя Бог…»

Великий князь верил воеводам и служилым царевичам более, чем удельным князьям. Из братьев же был ему близок лишь один князь Юрий, которого звал он «Юрьюшка – десница моя». Сказалось это отношение к людям и на размещении войск вдоль берега Оки. Двойной был учет у великого князя: первое – так силы расставить, дабы татарам все дороги на Москву закрыть и посылать в нужное время подкрепления к опасному месту, а другое – дабы не дать врагам окружить свою ставку великокняжескую. Посему сам он с большими силами из лучших полков стал в городке Рославле на Оке, возле устья реки Осетр, между Каширой и Коломной. В Коломну же поставил царевича Даниара с его татарами и воеводу князя Федора Давыдовича Пестрого, князя Андрея большого соединил в Серпухове с царевичем Муртозой, сыном Мустафы, царя казанского, а из воевод там же поставил князя Ивана Стригу-Оболенского и князя Данилу Димитриевича Холмского.

Всеми же силами ратными правил князь Юрий, «десница государева», по приказам только самого великого князя.

И Ахмат, ведая об этом через своих лазутчиков и доброхотов, понимал, что ни силой на Москву ему не пробиться, ни тайно какой-либо хитростью в обход пройти нельзя. На Казимирову помощь надежды у Ахмата уже не стало, ибо самому королю в борьбе с уграми впору подмоги просить. Более же всего боялся Ахмат, как бы обоз его не нашли царевичи татарские, жен, детей и богатство его не захватили да и в улусах его, в юрте Батыевом, не все было спокойно.

Как всегда, неудачи поколебали дух татарских воинов и воевод, привыкших все брать с маху, с набега или силой ломить в лоб врагу и бить его, если побежит, не выдержав первого удара. Теперь же, находясь под угрозой русских сил и терпя неудачи, степняки стали роптать, боясь приближения осени, боясь бескормицы для коней в степях, где за лето травы выжжены солнцем, а путь татарского войска к зимовкам – не ближний свет.

Начались в войске татарском смуты и волнения. Не хватало продовольствия. Начался падеж коней от бескормицы, а достать продовольствия негде было: пробовали было татары грабить порубежные русско-литовские земли, но там встречали их стрелами да копьями, а в иных местах отгоняли налетчиков просто топорами да косами, да и сами жители литовских и русских деревень, боясь налетов татар, дальше и дальше уходили от рубежей в глубь своих земель.

Русские же силы тем временем все теснее подходят и подходят к берегам Оки, будто петлей охватывают войско татарское. Начали начальники ханского войска к отступлению втайне готовиться. По ночам с середины августа стали татары незаметно в Поле уходить небольшими отрядами, а потом уж и скрывать этого не стали. В последнюю же ночь весь стан всполошился, узнав, что хан со своими полками и уланами перешел литовский рубеж. Все рванулось следом за ним, словно лед по реке сразу понесло. Страх охватил татар, побежали они и мчались назад вдоль литовской границы, убивая, грабя, сжигая все на пути своем, превращаясь из войска в дикую орду разбойников.

Узнав о бегстве врага, великий князь приказал воеводам собирать добровольцев, чтобы пошли они татарам вслед для захвата отставших и для набегов, чтобы христианский полон у врага отбивать, и обещал за это награды. Затем собрал государь вокруг ставки своей всех, братьев, князей, воевод и всех воинов своих. Свершил молебны многие по всем полкам за освобождение от мусульман безбожных и благодарил ратных людей за труды их от лица Руси православной. Потом распустил всех князей и воевод с полками их по домам. Сам же Иван Васильевич с верным своим Даниаром возвратился в Коломну.

Здесь, с глазу на глаз, о многом говорили они за трапезой, а прислуживал им только Саввушка. Когда о Новгороде и о Казимире беседа зашла, царевич Даниар заволновался.

– Ведомо нам точно от дозоров и лазутчиков наших, – заговорил он вполголоса, – Казимир и Ахмат две нитки, а в един узел вяжут их в Новомгороде.

– Истинно так, – подтвердил Иван Васильевич.

Царевич опять заволновался:

– Прости мя, государь, а мыслю яз, что господа новгородская вяжет в сей же узел и братию твою.

Великий князь нахмурил брови и насторожился, а Даниар оборвал свою речь. Заметив это, государь усмехнулся и, метнув на царевича ласковый взгляд, твердо вымолвил: