Вольное царство. Государь всея Руси

– Добре. Толбузин с Фрязиным к концу апреля, Бог даст, воротятся. Люблю яз, когда круг меня дело кипит! А содеять-то много еще надобно, токмо бы живота хватило. Что же не доделаем, дети да внуки докончат.

– Истинно так, государь, – проговорил Курицын, – нам бы токмо Орду сбросить!

– Но прежде всего, – заволновался великий князь, – господу новгородскую и удельных, дабы ни Казимиру, ни Ганзе немецкой к Москве рук не дотянуть.

Иван Васильевич с живостью обернулся к дворецкому:

– Ты поди-ка, Данилушка, ко княгине моей и молви ей: государь-де думу будет думать в своей трапезной с дьяками и обедать с ними. Пусть не ждет к обеду-то, буду токмо к ужину.

Когда Данила Константинович уходил, Иван Васильевич крикнул ему вслед:

– Пошли за Бородатым! Скажи – государь, дескать, тя на думу к собе кличет. Пусть не мешкает старик-то. Сам тоже с нами обедай, ежели тобе можно от княгининой трапезы уйти…

– Прости, государь, – нерешительно спросил дьяк Курицын, когда дворецкий вышел, – который раз примечаю, неохотно ты со княгиней своей бываешь…

Великий князь нахмурил брови, но сказал с усмешкой:

– Сам бы мог о сем сметить. Как и о чем нам беседу вести? Говорим оба, как бы дети малые. Как она по-русски, а яз так же по-фряжски.

После небольшого молчания Федор Васильевич опять спросил великого князя:

– Разреши, государь, спросить тя. Ежели ты думу хочешь думать о Пскове, как смекаю, то яз доведу тобе: немцы ныне теснят их на рубежах. У псковичей всего одна помочь токмо от тобя, государь, ибо с Новымгородом у них неполадки.

Вошел дворецкий с дьяком Бородатым. Дьяк помолился на иконы и, отдав глубокий поклон великому князю, молвил:

– Будь здрав, государь. Рад яз, что в старости своей еще тобе надобен.

– Будь здрав и ты, – сказал Иван Васильевич, – будешь ты мне надобен, покуда Господь живота тобе дает.

Государь обернулся к дворецкому и спросил:

– Как, Данила Костянтиныч, с обедом?

– Готово все, государь, – ответил дворецкий, – в твоей трапезной к обеду все собрано.

За трапезой была беседа долгая. После подробных докладов о Пскове и Новгороде обоих дьяков слово себе испросил у великого князя Курицын.

– Государь, – начал он, – из всего, что мне было ведомо, а боле из того, что Степан Тимофеич нам сказывал, вот какое дело выходит. Твои слова возьму, государь: «Перво-наперво у ворогов трещину сыскать». Во Пскове-то меж бояр, черных людей и смердов, как и в Новомгороде у бояр с черными людьми, тоже есть трещина. Бояре псковские совсем хотят смердов к земле прикрепить смердьими грамотами да и черных людей крепче за горло взять. Токмо ныне черные люди на вечах сами жмут псковскую господу, а новгородские черные люди – свою. Силу берут ныне черные люди на обоих вечах-то. Посему смерды и черные люди на Москву глядят… Бояре же оплечье собе найти хотят у Казимира, ибо все богатство свое от Ганзы немецкой добывают.

– Верно сие, – подтвердил дьяк Бородатый. – Господе новгородской дела нет до Руси, ей бы токмо барыши были. Они приказчики немецкие. И живут немецким обычаем, кафтаны носят немецкие и власы по-немецки стригут.

– Истинно так, – продолжал Курицын. – Господа новгородская токмо торгом живет и немцам даже земли свои уступает, лишь бы прибыли не терять. Готовы они и всю Русь ограбить, как ушкуйники их все свои пятины грабят и добычу как товар продают Ганзе. Да и дань-то со всего Обонежья и Заволочья через Ганзу идет. Все у них немецкое: не токмо кораблей, а и лодок даже своих у них нет – у немцев внаем берут под свои товары.

– Они для-ради корысти, – снова вставил слово свое Бородатый, – и веру латыньскую возьмут, и Русь продадут немцам-то…

Великий князь молчал и внимательно слушал, только глаза его вспыхивали время от времени – ясней и ясней становилось ему положение Руси и внутри и среди чужих земель.

Когда речи дьяков закончились, он некоторое время, нахмурившись, сидел молча. Потом, допив чарку меда, заговорил деловито, как писал обычно в наказах послам или сказывал воеводам: четко, скупо, без лишних слов.

– Наизлые вороги наши, – начал он, – Ахмат, Казимир и немцы. Пособники же сих ворогов – господа новгородская и совет старейшин во Пскове. Да и удельные наши то ж. Тверь еще и та поперек пути нам. Наиглавное же Новгород. Осиное гнездо, как его еще покойный мой родитель звал. Посему ты, Степан Тимофеич, ищи и корми доброхотов наших и во Пскове и в Новомгороде. Гляди на черных людей и смердов, дабы чуяли помочь от руки Москвы. Вовремя все мне доводи, дабы одним помочь, других придавить.

– Разумею, государь, – встав и поклонившись, сказал дьяк Бородатый, – ныне же думу соберу с подьячими своими, дабы немедля все нарядить по приказу твоему.

Государь одобрительно кивнул.