– Садись пока, Степан Тимофеич, – молвил он и, обратясь к дьяку Курицыну, продолжал: – А ты, Федор Василич, на татар гляди да на Казимира, да опричь того Венецию не упущай и о Рыме помни: там нам тоже паутину плетут. Оба же помните, что на сей день друзья наши – турский султан и подручный его – хан крымский Менглы-Гирей, да вы, да воеводы наши с полками, да дети боярские, сиречь дворяне, и черные люди.
В дверь постучал и вошел начальник княжой стражи вместе с вестником татарским, который, войдя в трапезную, пал ниц перед великим князем, упершись в пол подбородком.
– От царевича Даниара, – доложил начальник государевой стражи, – вестник разумеет по-русски.
– Встань, – молвил великий князь, – сказывай.
– Живи сто лет, государь! – воскликнул, подымаясь, татарин и продолжал: – Царевич Даниар, да хранит его Аллах, повестует: «Многие лета живи, государь. Шлю тобе весть, что из Орды идет посольство, а с ним и наш посол Микифор Басенков. Во многой чести Микифор-то у царя Ахмата, как доброхоты наши татарские из Орды доводят. К весне Ахмат снаряжает великое посольство к тобе. Послом же будет Кара-Кучум, а с ним поедут многие сотни купцов с товарами и множество косяков коней на торг приведут. Токмо снег сойдет, посольство сие со стражей многой на Москву пойдет через Дикое Поле. Ведай о сем, государь, упреждаю тя, слуга твой верный, и впредь о сем вести отсылать буду. Прими поклон мой».
Татарский вестник вновь распростерся на полу перед великим князем.
– Встань и слушай, – молвил великий князь. – Передай царевичу: «Будь здрав и прими от меня селям. Спасибо тобе за верную службу. Вестников же обо всем всегда мне шли». – Обернувшись к начальнику своей стражи, Иван Васильевич добавил: – Дай доброе угостье вестнику, пусть отдохнет и едет восвояси.
Когда вестник вышел, пятясь задом к дверям, государь сказал:
– Думу продолжать будем, токмо ты, Федор Василич, не забудь наместнику моему московскому, князю Ивану Юрьичу Патрикееву, о посольстве сем довести и скажи от меня, чтобы все нарядил для такого множества людей и коней да и о страже доброй и крепкой не забыл. Не вышло бы зла ни нам, ни татарам. Передышка от татар нам еще надобна…
Глава 14
Пока гром не грянул
В лето тысяча четыреста семьдесят четвертое, мая восемнадцатого, родилась великому князю дочь от Софьи Фоминичны, всего за три дня пред Еленой и Константином, и в честь этого праздника наречена при крещении Еленой. Этот год с самой ранней весны дни стояли теплые и веселые, и время бежало незаметно. Двенадцать дней вот прошло, а словно вчера мелькнул Николин день с посевом яровых, потом прошли и Лукерья-комарница, и Сидор-огуречник, и Пахомий-теплый, а ныне вот, когда льны – Олене, а огурцы – Константину, именины уж настали новорожденной, поздравляй уж ее со днем ангела.
Отпраздновали и крестины и именины весело, но великий князь, уходя после обеда в свою опочивальню, снова стал мрачным. Вспомнил он несчастье великое, что случилось в Москве накануне: храм красоты чудной, Успения Пресвятой Богородицы, заложенный еще покойным владыкой Филиппом и ныне только что законченный, нежданно рухнул среди ночи со страшным грохотом и треском. Была, по словам зодчих, в строительстве этом ошибка в стеносложении допущена. Северная стена храма была высокая, но сложена в один кирпич, а изнутри отягчена каменной лестницей, переходящей на переднюю стену. От тяжести лестницы стена эта переломилась, упала и рассыпалась по самый алтарь. Упали вслед за ней и своды все ближние. Целыми остались южная и задняя стены, столпы же и своды над алтарем только сдвинулись и потрескались.
– Как, Иване, – обернувшись в дверях, горестно спросил великий князь, – разбирают ли своды и стены у Пречистой?
– Спешно сие деют, – ответил сын, юный соправитель. – Все каменщики на работу согнаны, а зодчие, бают, вборзе разберут своды и рушенья более не допустят…
Великий князь, взглянув на сына, заметил у него желание о чем-то спросить, и сказал:
– Яз, Иване, беседу днесь с тобой хочу вести.
Когда оба великих князя вошли в покой государя, Иван Васильевич сел за стол и сказал:
– Садись, сыночек, рядом. Хочу о многом с тобой баить: о друзьях и ворогах, о Новомгороде, о рубежах наших и прочем.
Глаза княжича загорелись.
– Рад яз! – воскликнул он. – Хоша о многом сказывает мне Федор Василич, но тобя, государь-батюшка, более яз слушать люблю. Мысли твои вельми разуметь хочу…
Иван Васильевич улыбнулся и достал из ящика стола большую, свернутую в трубку карту, на которой начертаны были рубежи Московского великого княжества и его удельных княжеств, рубежи других русских великих княжеств с их уделами и границы всей Руси с соседними с ней иноземными государствами – латинскими и мусульманскими.
– Ведомо мне, Иване, – молвил великий князь, – что ты в приказах бываешь, делам там государственным обучаешься. Ведаю, что ты и дело ратное любишь и разумеешь. Хорошо деешь: все сие государю знать надобно. А как ученье твое?