Волнолом

Несколько бесконечных секунд Генрих стоял в простенке между дверями, ловя малейший шорох из кабинета. Твердил себе — всё в порядке, ничего страшного. В доме несколько комнат, спрятаться — не проблема. Главное — вести себя тихо, и тот, зеркальный, ничего не заметит…

Крадучись, Генрих вернулся в спальню.

Мертвецы уже его ждали. Все четверо, друзья-экспериментаторы — Франц, Эрик, Людвиг и Вальтер. В белых халатах, собранно-деловитые. Кровать куда-то исчезла, сменившись операционным столом. «Ну, что же ты? — спросил Эрик. — Знаешь ведь — нельзя медлить». «Или струсил?» — подначил Людвиг. «Нет, — сказал им Генрих, — просто это уже не нужно». Но его толкнули на стол, ловко прихватили ремнями. Вальтер склонился над ним, держа в правой руке хирургический молоток, а в левой — длинную спицу. «Или ты думал, двух царапин на лбу достаточно?» — рыжий Франц хохотнул. Остриё спицы, блестя, нависло над переносицей. «Сейчас, сейчас», — сказал Вальтер. Генрих дёрнулся что есть мочи, заорал и проснулся.

В комнате было пусто и лунно.

«Привидится же такое», — подумал он.

Чесались заживающие порезы между бровей. Генрих, потрогав их, наткнулся на что-то острое. Ещё раз провёл пальцем — нет, не почудилось. Потревоженная колючка дёрнулась и сильнее выдвинулась наружу. Ощущение было, будто череп проткнули раскалённым гвоздём. Шипастый побег прорастал из раны.

Едва не теряя сознание и натыкаясь на все углы, Генрих кинулся в ванную, схватил оставленный там нож-скальпель. Боясь даже глянуть в зеркало, на ощупь приставил лезвие к основанию стебля. Надавил, подвывая от боли, но всё-таки поддел корень. Схватил его и дёрнул что было сил.

Выдранный стебель корчился в раковине, как поджаренная змея, истекал сукровицей. Генрих смотрел, задыхаясь от омерзения, но не в силах отвести взгляд. Перед ним было то, что перекрыло ему некогда доступ к дару.

Корчи наконец прекратились. Побег съёжился, высох и рассыпался серым тленом.

Туда ему и дорога.

Генрих с облегчением поднял глаза и только теперь заметил, что с зеркалом тоже не всё в порядке. Его поверхность стала тёмной и непрозрачной. Она маслянисто поблёскивала, как целлулоидная плёнка для светограмм. Удивлённый Генрих зачем-то ковырнул её скальпелем.

Точка, куда упёрлось острие, засветилась, от неё во все стороны разошлись изломанные лучи. У Генриха привычно возникли ассоциации с трещинами на льду. И едва он сообразил, что впервые за двадцать лет видит всё это без очков, как «лёд» раскололся, и поток чернильного света хлынул наружу, обжигая, ошпаривая, сводя с ума мучительным жжением…

Генрих пришёл в себя на кровати.

Сел. Пощупал кожу на лбу — она была мокрой от пота, но совершенно гладкой.

В окно скрёбся робкий зимний рассвет.

Насечки на раме жирно мерцали.

Генрих взял графин с тумбочки, присосался к горлышку. Вода стекала по подбородку, ласково щекотала.

Значит, сработало?

Чернильное зрение вернулось к нему, но радоваться не было сил. Так же, как и желания разбираться, что из ночных видений было сном, а что — явью.

Теперь он ещё немного поспит, но уже без всяких кошмаров. Даже наоборот — разум, переварив ударную дозу света и оправившись от первого шока, способен к неожиданным озарениям. Возможно, именно сейчас он сложит все накопленные зацепки и факты в одну картину. И Генрих увидит, в чём состоит план Сельмы.

Но увидел он совсем не то, чего ожидал.

Глава 19

— Эй, братец! Узнаёшь меня?

— А как же, сударь! — Белобрысый возница приподнял картуз и осклабился. — С вокзала вас вёз. Недели две тому, если не ошибаюсь.

— Не две, а три с лишком, — подправил Роберт фон Вальдхорн. — Задержался я тут у вас, пора и честь знать.

— К поездам, стало быть, желаете? Домчу с ветерком.

— Ну-ну, не завирайся уж слишком. Помню я твою колымагу. Можешь не гнать, времени ещё много.

Зной за эти дни не ослабел ни на градус — так и висел над округой удушливо-пыльным пологом. Солнце ярилось, небо вылиняло почти добела, облака попрятались где-то за горизонтом.

— Забавно, — сказал Роберт вознице, — опять ты мне попался. Полагаешь, к удаче?

— И не сомневайтесь, сударь! Я утром сюда клиента привёз, а обратно — нет желающих, хоть ты тресни. Жарища, все по домам сидят. Думал уже, порожняком придётся трястись. А тут вы. Ну, думаю, свезло — так свезло…

Дрожки тащились той же дорогой, что и три недели назад, только теперь в обратную сторону. Мимо чахлой рощицы, через мост. Обогнули пригорок, подкатили к домику у развилки, и Роберт заволновался, увидев, как на крыльцо вышла девушка в простом платье.

— Притормози-ка, братец.

Кучер послушно натянул вожжи.

— Загляну ещё разок к вашей травнице, — сказал барон, вылезая из экипажа. — Водица у неё — просто чудо. Сказочный эликсир.

Хозяйка спустилась с крыльца и скрылась за высоким кустом шиповника. Роберт, пройдя через лужайку, свернул туда же. Теперь с дороги их видно не было. Стояла вязкая тишина, лишь где-то в траве стрекотал кузнечик.

— Ты не приехал ночью. — Она подняла глаза.