Волнолом

Позвонить в контору дежурному? Сказать — не волнуйтесь, дескать, я жив-здоров? Ага, и прямиком на допрос, а потом, глядишь, и в камеру за самоуправство. Нет, спасибо, обойдёмся без этого. В ближайшее время его здесь, дома, искать не будут — в голову не придёт. «Переносчик» считается мифом, в этом Сельма права. Сейчас все, наверно, заняты тем, что обшаривают особняк хрониста и прилегающие кварталы. Надо использовать это время, отлежаться, а завтра прямо с утра…

А что, собственно, с утра?

Положим, он найдёт Анну. И, положим, она сразу ему поверит. Где её спрятать, чтобы Сельма не добралась? Просить помощи у конторы? Толку от этой помощи…

Расхристанный, потный, тяжело дышащий — Генрих опустился на пол и привалился спиной к массивной тумбе стола. Минуты текли, а он всё никак не мог признаться себе, что решение, на самом деле, только одно. Очень простое, лежащее на поверхности, но от этого не менее страшное.

Веки слипались, наваливалась душная дрёма. И, как наяву, донёсся яростный шёпот Сельмы: «Я накажу тебя и кое-что отберу. Например, твою куколку с невинными глазками…»

Генрих вскинулся, тараща глаза. Сжал зубы и начал медленно подниматься.

Держась за крышку, обошёл стол и выдвинул тот же ящик, из которого недавно доставал револьвер. Видно, такой уж сегодня день — из забвения возвращаются вещи, которые Генрих надеялся никогда больше не использовать.

Он опустился в кресло и поставил перед собой самшитовую шкатулку. Долго разглядывал её — жёлтую, цвета засахаренного мёда, продолговатую и длинную, как пенал, с искусной резьбой на крышке.

Открыл.

Внутри, на бархатной бордовой подложке, покоился нож с тонким и острым, как у скальпеля, лезвием. На металле была видна гравировка — с десяток коротких параллельных штрихов, прибежище чернильного света.

Генрих взял нож и проковылял в ванную.

Встал перед зеркалом.

Двойник в отражении глядел на него хмуро и с подозрением.

Дурак, сказал ему Генрих мысленно. Сегодня ты разозлил колдунью. Думал перехитрить её? Хрен тебе. Она по своим возможностям стоит на ступеньку выше. Да что там на ступеньку — скорее уж, на целый этаж. Стоит и плюёт остальным на головы.

Достать её можно, только поднявшись на тот же уровень. Без обид, приятель, но тебе это не под силу. По крайней мере, нынешнему тебе, неудавшемуся профессору. Здесь нужен тот, кем ты был когда-то. Или, точнее, тот, кем ты пытался стать.

В общем, нужен ты без клейма.

И не надо так на меня смотреть! Ты же помнишь — Сельма сказала, что клеймо удалить несложно. Она уже ослабила блок, осталась самая малость. Сковырнуть, а потом терпеть.

Да, будет больно. А как ты думал?

Ещё раз извини, друг, я к тебе привык, но…

Быстрым движением подняв нож, Генрих рассёк себе кожу над переносицей.

Два пореза крест-накрест — руна гебо, седьмой символ старшего алфавита, означающий «дар».

Кровь потекла по лицу, но это была ерунда, пустяк, не заслуживающий внимания. Генрих знал — порезы к утру заживут, рубцы рассосутся. Нож предназначен специально для подобных воздействий.

Чем проще метод, тем он надёжнее. В идеале, лучше обойтись одной руной — и сейчас как раз такой случай. Всю работу сделала Сельма, а Генрих, по сути, лишь ставит подпись, подтверждая своё решение.

Он снимает клеймо.

Возвращает дар.

Генрих ждал, что боль обрушится водопадом, но ничего похожего не было. Рана лишь неприятно саднила. Струйка крови доползла до верхней губы, и он ощутил солоноватый привкус.

Может, одной «подписи» недостаточно?

Нет, он всё сделал правильно. Просто придётся ждать.

Близнец в отражении был уже едва различим — зеркало запотело, будто рядом стоял чан с кипятком. Генрих хотел протереть стекло, но, поднеся ладонь, отчего-то засомневался. Подумал — а что если там, за слоем осевшей влаги, уже не его лицо, а чьё-то чужое? Мысль была глупая, из арсенала нелепейших детских страхов, но от неё никак не получалось избавиться.

Так и не притронувшись к зеркалу, он умылся, промокнул порез ватой. Из ванной перешёл в спальню и, не раздеваясь, лёг поверх покрывала. Закрыл глаза. Подумал — хорошо бы заснуть…

За дверью послышался чей-то вздох.

Генрих обмер. Страх сжал сердце ледяной лапой.

Скрип половицы. Невнятное бормотание.

Чувствуя, как шевелятся волосы на затылке, Генрих подкрался к двери и выглянул в коридор. Там было пусто, но слышалась возня в кабинете — кажется, кто-то перебирал принадлежности на столе.

Генрих побрёл на звук. Сердце бешено колотилось.

Чужак, сидя в кресле и не зажигая лампу, вертел в руках пустую шкатулку. Свет с улицы делал картину призрачно-зыбкой. В облике незваного гостя было что-то смутно знакомое. Генрих, всматриваясь, переступил порог. Человек поднял голову, и Генрих узнал своего двойника, который выбрался из-за зеркала — только порезы на лбу отсутствовали, а вместо глаз были два чернильных провала. Двойник прислушался, обвёл глазницами комнату. Генрих понял, что сейчас этот «взгляд» упрётся в него, и тогда случится что-то непоправимое. Попятился, прячась в темени коридора.