Волнолом

Он сбивчиво и смущённо рассказывал, как подзаработал деньжат, да и отец ему кое-что оставил, так что он, Штефан, не такой уж и голодранец, а Яна красивая, умная — просто ужас, и вообще давно ему нравится, вот он и подумал, значит…

Но травница почти ничего не слышала. Вглядываясь в него, она всё яснее видела то, о чём говорила бабка. На его лице лежала лёгкая тень, будто от крыла пролетевшей птицы, а глаза потускнели, как старое серебро.

Нет, это не болезнь, прикидывала она, и не чьи-то козни. Скорее, несчастный случай. Доска с крыши упадёт, или топор не туда отскочит — что там ещё бывает у плотников? Месяц, пожалуй, остался, от силы два. Человек ещё жив, смеётся и строит планы, но смерть уже подула ему в лицо. Просто судьба — ничего нельзя изменить. Ведовское чутьё в таких случаях не обманывает.

Штефан замолчал и ждал от неё ответа. Она заставила себя улыбнуться:

— Значит, говоришь, замуж?

***

Роберт фон Вальдхорн, щурясь на солнце, отхлебнул из баклажки. Травяной настой, чуть тягучий и сладковатый, отлично утолял жажду, и даже зной уже не казался пыткой. Травница дело знала.

Барон усмехнулся. Кто бы мог подумать ещё недавно, что он, человек, умудрённый житейским опытом, советник будущего монарха, поведёт себя как восторженный гимназист? Будет ночью верхом приезжать к развилке, чтобы, едва девчонка выскользнет неслышно из дома, подхватить её, задохнуться от нежности и до рассвета отгородиться от остального мира, оставив лишь лунный свет, неясный шёпот деревьев и мягкую прохладу травы. А наутро с красными от недосыпа глазами сидеть на очередном совещании и разглядывать обрюзгшие морды местных поганцев, почитающих себя знатью.

Да и чёрт с ними, с мордами. Просто забыть про них, вымарать из памяти начисто. Пусть будет только Яна — снова здесь, рядом, пахнущая цветами и мёдом, доверчиво льнущая, мурлычущая как кошка…

Повозка подпрыгнула на ухабе, и Роберт, вынырнув из дрёмы, встряхнулся. На языке все ещё ощущался привкус настоя. Что ж, насчёт сладких снов травница, похоже, не обманула. Но их лучше приберечь на ночь, как и положено.

Она, кстати, просила угостить и возницу. Обещала, что на него подействует по-другому. Да уж, будем надеяться…

Роберт окликнул парня:

— На вот, попробуй.

— Ух, вкусно! Видать, вы по нраву девке пришлись. Я, вон, сколько раз мимо ездил — так хоть бы раз из окошка выглянула… — Он сбился, сообразив, что сравнение несколько неуместно. — Это я к чему веду, сударь…

— Да понял я, успокойся. — Роберт лениво махнул рукой. — Расскажи лучше, как с извозом дела? Не понаехали ещё паровые чудовища из столицы? Не отбили у тебя хлеб? Ты, помнится, опасался.

— Нет, сударь. — Кучер хихикнул. — Я ведь, положа руку на сердце, и не за этим спрашивал.

— Вот как? А зачем же? Не тушуйся, говори прямо.

— Не того я боюсь, что эти паровики расплодятся. А того, что меня к ним и близко никто не пустит. Так и буду с моей клячей валандаться.

— Ого! — Барон поднял бровь. — Ты, выходит, тоже у нас поборник прогресса?

— Я гладко объяснить не сумею, но ко всяким железкам сызмала тянет. К вокзалу, помню, каждый день бегал, когда паровоз пустили.

— Тут я твоих пристрастий, признаться, не разделяю. Но вот что скажу — чем сидеть и маяться, не лучше ли поехать и самому посмотреть, что там намудрили в столице? Парень ты крепкий, без работы вряд ли останешься.

— Вот и я так думаю, сударь. Вдруг подфартит? Устроюсь механиком — ну, то есть сначала каким-нибудь подмастерьем, а дальше уж как пойдёт.

— Правильно мыслишь. Чего ж раньше-то не уехал?

— Да все не решался как-то. А теперь вот с вами поговорил и вижу — пора.

Не успел он закончить фразу, как Роберт почувствовал сильную боль в висках. Воздух знакомо налился мраком. Кучер застыл, как кукла; кожа на его лице, на шее, на руках лопнула, вспоротая невидимыми шипами, и хлынула чернильная кровь.

Донёсся откуда-то глухой рокот, похожий на раскат грома, сложился в бессмысленные слова, что-то вроде: «Первый подскажет».

Роберт зажмурился — стало легче. Восстановил дыхание и приоткрыл глаза. Возница, целый и невредимый, уже отвернулся и понукал клячу. Морок развеялся, оставив после себя лишь тошнотворно-приторный запах.

Барон подумал, что со всем этим следовало бы разобраться всерьёз, а не списывать на бред от жары. Он, Роберт, здоров и не страдает галлюцинациями. Кто-то здесь балуется, похоже, с чернильным светом — причём балуется со знанием дела, на таком уровне, что даже не по себе. И вряд ли цель состояла в том, чтобы напугать столичного гостя.

Да, судя по всему, Роберт случайно уловил отсвет какой-то жути. И хочешь, не хочешь, придётся оповестить Третий департамент.