Волнолом

— Да. Выполняйте.

Впрочем, и сам генерал не верил, что живые найдутся. Сельма не из тех, кто прячется в погребе. Она фанатичка. Видимо, взрыв — это тоже часть ритуала, финальный аккорд. А может, Сельма подорвала себя, не желая ждать, пока в неё всадят пулю. В любом случае, она мертва. Как и Генрих…

Люди вокруг сновали, как муравьи. С улицы убирали обломки досок, камни и черепицу. Оттаскивали с дороги искалеченный паровой экипаж. Слышались отрывистые команды, скрежет и чья-то ругань.

И ещё генералу чудился грохот волн, только звук этот шёл не со стороны залива, а от развалин дома, где поблёскивала гигантская чернильная клякса. Или скорее не клякса даже, а воронка, рана в земле, откуда тёмный, невидимый обычному глазу свет выплёскивался толчками, как кровь.

С пепелища тянуло гарью и чем-то приторным, удушливо-сладким. Хотелось зажать ноздри и сплюнуть. Похожий запах был в доме у профессора Штрангля, только там он ощущался слабее. А Генрих, помнится, даже сказал тогда, что ему этот запах нравится…

— Герр генерал! — Коллега Клемм из «двойки» остановился рядом. — Требуется ваше компетентное мнение. Сельма фон Минц успела закончить то, что задумала? Вопрос, как вы понимаете, ключевой. В течение ближайших часов он прозвучит ещё не раз и не два. Причём задавать его нам будут персоны, от которых общими фразами не отделаешься.

— Боюсь, что да, коллега. Она успела. Выброс произошёл. Сейчас всё здесь буквально залито светом. Не обычным светом, я имею в виду, а другим…

— Да-да, я понял, благодарю. И даже сам успел рассмотреть. — Клемм продемонстрировал синие окуляры. — Пришлось обзавестись, когда подключили к вашему делу. Значит, это вот… гм… мерцание и есть пресловутый выброс? И к чему он привёл? Город, как видим, не провалился в тартарары, Его величество жив, канцлер тоже. Знаете, я задаюсь вопросом — а не была ли тревога ложной? Если, конечно (простите мне этот профессиональный цинизм), абстрагироваться от убитых гражданских и ваших бойцов, погибших при исполнении.

— Да уж. — Генерал усмехнулся. — Это была бы самая удобная версия. Психопатка ошиблась, а все её рассуждения об историческом сдвиге — просто бред больного воображения…

— Кстати, об этом. Поправьте, если я ошибаюсь, но о воззрениях фигурантки мы знали исключительно со слов герра фон Рау. Который, заметим, оказался сегодня с ней. Вам это не кажется странным?

— Он стрелял в неё. Один из слуг видел всё из окна, вы же слышали показания.

— Стрелял или нет — но в дом они вошли вместе. При этом фон Рау не счёл нужным предупредить вас заранее. При всем уважении, это выставляет Департамент контроля светописи в несколько невыгодном свете, извините за каламбур.

— Вы правы, — сказал генерал устало. — Подозреваю, скоро у «тройки» будет другой начальник. А мне укажут на дверь в связи со служебным несоответствием. Что же касается Генриха… Вы просто его не знали. Он не предатель. Раз он пришёл к Сельме — значит, был убеждён, это был единственно верный путь.

— Который, однако, завёл в тупик.

— Что ж, Генрих заплатил за свою ошибку. Жизнь — достойная плата, не так ли, коллега Клемм?

По всей округе выли собаки.

***

Генриху показалось, что чудовищный порыв ветра поднял его в воздух и швырнул как пушинку. Свет перед глазами померк, а в следующее мгновение Генриха с силой вдавило в кресло, неведомо как возникшее за спиной.

С трудом отдышавшись, он огляделся. Следовало признать, «переносчик» сработал безукоризненно — доставил клиента прямо домой, да ещё и выбрал в квартире место, где тот чувствовал себя наиболее уверенно и привычно.

Генрих сидел за столом в собственном кабинете. В доме царила гулкая тишина. Свет фонаря с ближайшего перекрёстка, процеженный сквозь сплетение веток, неуверенно сочился в окно и ложился на стену искажённым прямоугольником.

Встать удалось не с первой попытки — голова закружилась, и накатила слабость. Ошейник хоть и исчез при расставании с Сельмой, но перед этим отнял слишком много сил. Да и перенос явно не добавил здоровья.

Пот катил градом. Выбравшись всё же из-за стола и покачиваясь на ватных ногах, Генрих содрал с себя верхнюю одежду, пиджак, жилетку. Зажёг лампу, достал записную книжку, нашёл домашний номер библиотекарши. Прижал к уху телефонную трубку.

Никто ему не ответил.

Только без паники, приказал он себе. Анны нет дома? Это ещё ничего не значит — может, всей семьёй уехали в гости. Сельма до них ещё не добралась — просто физически не могла. Сейчас «фаворитка» где-то у себя в логове. И, будем надеяться, чувствует себя не лучше, чем Генрих. Вряд ли она, пожертвовав отдыхом, немедленно побежит выполнять угрозы — не настолько он, Генрих, для неё важен.

Но ему-то что теперь предпринять? Снова ехать в столицу, разыскивать Анну? Вечерний поезд уже ушёл, но дело даже не в этом. Проклятая слабость не отступает, становится только хуже. Как бы не грохнуться в обморок, едва ступив за порог.