К дому хрониста он подъехал за десять минут до назначенного срока. Особняк стоял у самой реки — огромный, трёхэтажный, сияющий широкими окнами, будто новомодный круизный лайнер, готовый отойти от причала.
Генрих прохаживался вдоль кованой узорной решётки. В доме напротив кто-то наигрывал на клавире. Небо над головой было ясным — надкусанная краюха луны и серебряные звёздные крошки.
Сельма прибыла минута в минуту. Остановила извозчика чуть поодаль, шагах в десяти от Генриха — очевидно, по-прежнему опасалась, что тот на неё набросится. Приоткрыла дверцу, выглянула наружу. Генрих смиренно ждал, не делая попыток приблизиться.
«Фаворитка» шагнула на тротуар, на секунду отвела взгляд.
Генрих фон Рау, выпускник факультета светописи и временно восстановленный в должности мастер-эксперт Третьего департамента, выдернул из кармана револьвер и нажал на спуск.
Глава 17
Краем глаза Сельма уловила его движение и вскинула руку в защитном жесте, но ей не хватило какой-то доли секунды, чтобы предотвратить выстрел.
Шестизарядная машинка, собранная на королевской оружейной фабрике в Эрфурте (гражданская модель с самовзводом, укороченным стволом и весом меньше двух фунтов), экстатически дёрнулась и выплюнула кусочек металла. По Речному проезду прокатился радостный гром.
Время растянулось, словно резина, или что-то случилось у Генриха с восприятием, но он отчётливо видел, как толстенькая лобастая пуля ползёт вперёд, продираясь сквозь воздух, ставший вдруг упругим и неподатливым, а за ней остаётся след, похожий на мёрзлую кильватерную струю.
Чем ближе к цели, тем явственнее замедлялся полёт. Воздух твердел, и пуля ввинчивалась в него с неприятным хрустом. «Фаворитка» будто укрылась в огромном кристалле льда, грани которого блестели в лунном сиянии. Глаза её остекленели, застыли каплями янтаря.
В нескольких дюймах от лица Сельмы металлический цилиндрик остановился, густо покрылся изморозью. Раздался тихий жалобный звон — такой бывает, если легонько ударить ложечкой по бокалу из тонкого хрусталя.
Ледяной панцирь треснул, раскололся — и вместе с пулей осыпался мелким крошевом на каменный тротуар.
Сельма шевельнулась, осторожно повела головой.
Генрих попытался выстрелить ещё раз, но тело больше не подчинялось ему — палец на спусковом крючке превратился в камень, а грудь сдавил невидимый обруч, не давая даже вздохнуть или закричать. Перед глазами поплыли пятна.
Лошади в упряжке нервно ржали и дёргались. Кучер удерживал их, испуганно глядя через плечо на Сельму. Та сказала ему:
— Проваливай. Молча.
Возница что-то проблеял, истово закивал и от души хлестнул лошадей. Экипаж унёсся прочь по безлюдной улице. «Фаворитка» подошла к Генриху и резко взмахнула правой рукой — словно всадила воображаемый нож ему под нижнюю челюсть.
Генрих знал, что на самом деле никакого ножа у психопатки нет, но всё равно ощутил, как обжигающе-холодное лезвие, пронзив носоглотку, вошло ему прямо в мозг. Боль взорвалась в голове ослепительным фейерверком.
Сельма слегка провернула лезвие, и боль расцвела ещё одним кроваво-красным цветком. Запрокинув голову и прищурившись, «фаворитка» глядела в глаза врагу — отслеживала реакцию. Похоже, увиденное удовлетворило её — Генрих почувствовал, как ледяной клинок выходит из черепа, нехотя уползает мерзкой змеёй.
— Похоже, я всё-таки ошиблась в тебе. Считала тебя трусом, хоть и неглупым, а ты, выходит, храбрый дурак.
Генрих не удостоил её ответом. Точнее, не удостоил бы, если бы язык его слушался. Сельма, впрочем, не оценила богатую палитру его молчания. Продолжила ровным голосом:
— Вынуждена признать, ты почти застал меня врасплох, Генрих. Конечно, подъехав, я сразу тебя проверила на опасную светопись. Но ты вместо этого притащил свою железную погремушку. Отдай её, кстати. Разожми руку. И да, пока не забыла: можешь дышать.
Она брезгливо, двумя пальцами взяла револьвер — словно дохлую мышь за хвостик — и отшвырнула в сторону.
— Пусть это будет мне бесплатным уроком. Инерция мышления — опасная вещь. От мастера-светописца я ожидала совсем другого подвоха. Кто ж знал, что мастер уже настолько отравлен машинным веком? Твоя выходка отняла у меня много сил. Но не радуйся — резерв, предназначенный для главного дела, остался нетронутым. А это значит, что сейчас…
Несмотря на своё рационально-выверенное безумие, Сельма ещё не утратила человеческие эмоции — Генрих смог убедиться в этом, когда она, не сдержавшись и на миг сбросив маску ледяной королевы, зашипела ему в лицо:
— Сейчас ты пойдёшь со мной и будешь смотреть. Он сдохнет прямо перед тобой — сдохнет в мучениях, слышишь? И я не разрешу тебе отвернуться. А потом, когда с ним закончу… Нет, ты не умрёшь, не думай. Но я накажу тебя и кое-что отберу. Например, твою куколку с невинными глазками, библиотечную крыску. Да-да, ту самую! Что, Генрих, проняло? Теперь наконец проникся?
Ещё несколько секунд она буравила его взглядом. Потом сказала почти спокойно: