Волнолом

«Солнце» против «льда» — страховка от заморозки. Сельма уже не застанет его врасплох. С другой стороны, она тоже, наверно, подстраховалась подобным образом. Так что превратить её, как мечталось, в снеговика, увы, не удастся. Придётся придумать нечто более эффективное.

Что б ещё такое нарисовать? Надёжное и простое, без длинных формул? И помня при этом, что ресурсы тела не безграничны. Хоть десять раз выцарапай на лбу символ эваз, означающий «лошадь», — всё равно от этого не заржёшь, и копыта не отрастут.

Он проторчал в ванной ещё минут сорок, пока не зазвонил телефон.

— Здравствуйте, Генрих. Узнали?

— Да, Теодор.

— Предвидя ваши упрёки, сразу скажу — наш уговор я помню. Двадцать лет назад я дал слово, что не буду вас беспокоить…

Генрих едва не ляпнул: «Какие двадцать лет? Вчера разговаривали». Но вовремя удержался.

— …однако ситуация такова, — продолжал начальник Третьего департамента, — что я вынужден отбросить всякую щепетильность. Вы читали утренние газеты?

— Речь, полагаю, о взрыве?

— Да. Скажу прямо — мы в тупике. Ничего не можем понять. А ведь на меня, как вы понимаете, давят с самого верха…

— И? — подбодрил его Генрих, испытывая острое дежавю.

— И нам пригодится любая помощь от человека с вашим уровнем дара.

Про клеймо, наложенное конторой, генерал даже не заикнулся, но Генрих уже устал удивляться. Просто сказал:

— Хорошо, Теодор. Приеду ближайшим поездом.

— Приедете? — Собеседник явно не ожидал подобной покладистости.

— Конечно. Вы ведь не стали бы меня дёргать по пустякам.

— Знаете, Генрих, — сказал генерал после некоторой заминки, — я действительно не забыл, какая жуть с вами тогда творилась. Поначалу-то нам казалось, что эксперимент удался — по крайней мере, в вашем конкретном случае. Но эти приступы… В общем, я понимаю, почему вы тогда ушли. И рад, что теперь готовы вернуться.

— Спасибо, Теодор. Так мне подъехать прямо в контору?

— Нет, на место преступления. Четвёртый Речной проезд, я там буду. Пришлю шофёра, он встретит вас на вокзале.

— Понял. До встречи.

Одеваясь, Генрих прикинул — может, оно и к лучшему, что контора лишилась памяти. Не будут, по крайней мере, мешать и на допрос не потащат. Зато он сможет, не таясь, осмотреть развалины вновь обретённым чернильным взглядом. Теперь он ничего не пропустит.

Анна едет сейчас в университет и останется там весь день, её часы работы он знает. Сельма туда не сунется — да и вообще, скорее всего, до поры до времени затаилась. Значит, зеленоглазка пока что в относительной безопасности. Вечером Генрих её заберёт и спрячет.

После этого — найдёт «фаворитку», вытрясет из неё все подробности. Если Сельма окажет сопротивление, то он будет действовать жёстко, без всякой жалости.

Вот и всё. Простой и понятный план.

Генрих вышел на улицу и кликнул извозчика.

Глава 2

Сидя в вагоне, он вспоминал ночное сплетение бреда и яви. Да уж, впечатлений — хоть отбавляй. Особенно когда клеймо превратилось в стебель. Разум в те минуты, похоже, визуализировал боль, взяв из памяти Генриха наиболее жуткий образ — чертополох, растущий сквозь плоть. Опять же, спасибо Сельме…

Зато сон о деревне содержал вполне конкретные факты (хоть и не принёс озарения, как надеялся Генрих). Выходит, убитый механик — это тот самый кучер, ставший свидетелем первой встречи барона с травницей. Это про него Сельма сказала во время обряда: «Первый подскажет».

А дальше как там у неё было? Кажется, так: «Второй откроет, третий поймёт, четвёртый запишет». Судя по очерёдности жертв, второй — это аптекарь, третий — профессор, а четвёртый — хронист.

Логика (хоть и извращённая), пожалуй, прослеживается. Профессор-историк поймёт, хронист запишет. А кучер, как свидетель, подскажет, с чего всё, собственно, началось. Но что такого может «открыть» аптекарь, сын травницы? Который в те дни, если верить сну, был только зачат?

Да, информации пока недостаточно.

Квартал, где располагался взорванный особняк, был оцеплен. На улице теснились локомобили, топтались лошади. Чумазые люди на пепелище, перекрикиваясь, разбирали завалы. Дом напротив, где взрывом выбило стекла, был похож на череп многоглазого великана. Иней на деревьях стал черным.

Генерал подошёл, протянул ладонь:

— Вы изменились, Генрих.

— Имеете в виду, постарел?

— Да. — Начальник «тройки» обошёлся без лести. — Впрочем, время никого из нас не щадит. Пойдёмте.

— Так что у вас тут случилось?

— Если отбросить то, что и так уже написали в газетах, рассказ уместится буквально в три предложения. Следов взрывчатки не обнаружено. Вывод — здесь применялась светопись. Но её признаков тоже нет. Мистика, одним словом.

Место преступления и впрямь разительно отличалось от предыдущих. Если, скажем, в аптеке (Генриху вспомнилась светограмма) всё было залито чернильной мутью, то здесь — лишь обгоревшие камни и головешки. Впрочем…

Возникло мимолётное ощущение, будто там, под фундаментом кроется пустота, чудовищная каверна. Чернильное зрение на миг проникло в неё, метнулось в поисках дна. Генрих, напрягшись, сфокусировал взгляд, но это лишь помешало — все опять загородили развалины.