Волнолом

– Чтобы направить через них поток света. И если бы существовал способ сохранить им при этом жизни, я, поверьте, была бы счастлива. Они достойные люди и не сделали мне ничего плохого. Безвинные жертвы. Но, к моему глубочайшему сожалению, иначе было нельзя.

Она говорила спокойно, с искренней убежденностью. И от этого Генриху стало по-настоящему страшно. Он скрипнул зубами, взял себя в руки.

– Куда направлялся поток? На какую цель? И почему именно через этих людей?

– Слишком много вопросов, Генрих. – Она обворожительно улыбнулась. – Согласитесь, если все заранее объяснить, то будет неинтересно. Ваши коллеги-ищейки утратят стимул.

– Это для вас игра?

– Это дело всей моей жизни. И оно еще не закончено, поэтому извините – ответов пока не будет. Просто знайте – я стараюсь не только и не столько ради себя.

– Ради кого тогда?

– Ради таких, как мы с вами, Генрих.

«Фаворитка» подошла, прикоснулась к его плечу. И опять Генрих был уверен – она не заигрывает, не пытается задурить ему голову, а действительно хочет нечто донести до него. Спросил:

– Что значит «таких, как мы»?

– Я говорю о тех, для кого светопись – не развлечение, не ремесло, позволяющее заработать на хлеб, и не разменная монета в политике. О тех, для кого светопись – это дверь, ведущая в новый мир, на ступеньку выше.

– Вы меня с кем-то спутали. Я не владею светописью.

– Нет, Генрих, не спутала. Я же вижу – вы прекрасно поняли мою мысль.

– А я вижу перед собой сумасшедшую, которая убивает людей. И самое лучшее, что сейчас можно сделать, – это отвести вас в контору, – он ухватил ее за плечо, – чтобы кошмар закончился.

– Увы, Генрих. От визита в контору я вынуждена пока отказаться.

Она подняла свободную руку и провела указательным пальцем перед его лицом сверху вниз. Будто желала начертить прямо в воздухе вертикальный штрих – символ «лед», одиннадцатую руну старшего алфавита. Генрих почувствовал, что не может пошевелиться. Даже выругаться не получилось – язык будто примерз к гортани.

– Все хорошо, не пугайтесь. – «Фаворитка» ободряюще кивнула ему. – Вам понятен смысл этой демонстрации? Ах да, простите, говорить уже можно.

– П-понятен…

– Тогда можете разжать пальцы и отпустить меня.

Он отдернул руку и уставился на Сельму во все глаза. То, что она сейчас сделала, было невероятно.

Чтобы задействовать светопись, требуется носитель, твердый материал – дерево, металл, камень. На поверхности делаются насечки, которые удержат чернильный свет. На этой аксиоме построен весь теоретический курс, вся система преподавания. А «фаворитка» играючи обошла ограничение – буквально на пустом месте. И так же легко отменила действие. Это ведь…

Да, вот именно.

Это то, чего пытались добиться в ходе того приснопамятного эксперимента – под наблюдением лучших специалистов, с использованием всех ресурсов конторы. С добровольцами творили такое, что четверо из пяти вскоре сошли с дистанции. Остался лишь Генрих. Он боялся тогда, что сдохнет, валялся в полубреду и все же услышал однажды, как кто-то из наблюдателей произнес недоверчиво: «Качественный скачок».

А на следующий день его величество дал отбой. Решил, что страна к таким вещам еще не готова. И сейчас, глядя на Сельму, Генрих подумал, что, возможно, король был все-таки прав.

– Как? – спросил он. – Как ты этому научилась?

– Я просто поняла главное. Надеяться можно лишь на себя. Надеяться и терпеть – и тогда получится то, во что другие не верят. Пусть даже для этого потребуются годы.

– Ты трансформировала свой дар в одиночку? Без посторонней помощи? Знаешь, мне с трудом в это верится. Кто-то должен отслеживать со стороны, корректировать…

– Правда? Ладно, давай сравним. У тебя имелись такие корректировщики, целая свора. И чем они тебе помогли? Будь честен сам с собой, Генрих. Тебя оскопили. Без дара ты просто огрызок, червяк, который боится выползти за порог. Последние двадцать лет ты не живешь, а в лучшем случае существуешь.

– Тебе кажется, что ты хорошо меня знаешь?

– Я знаю о тебе более чем достаточно. Ты очень помог мне – я, глядя на тебя, поняла, каких ошибок следует избегать, чтобы жизнь не пошла насмарку. В этом смысле ты был моим маяком. Я думала о тебе каждый раз, открывая канал.

Генриху сразу вспомнились слова генерала, произнесенные на месте убийства: «Вас тут не было, это ясно. Была словно бы мысль о вас». Ну да, при таком расходе энергии даже мысль обретает реальный отсвет.

И кстати, о побочных эффектах.

– Объясни про чертополох. Почему он прорастает там, где ты побывала? У профессора – просто джунгли. Или ты настолько свихнулась, что специально его выращивала?

Она поморщилась:

– Генрих, ну что за глупости? Ты и сам догадываешься, что в доме он материализовался случайно. И нужен был совсем не для этого.

– А для чего?

– Это символ, на который замкнут канал. Простой, но изящный ход, который, признаюсь, тешит мое тщеславие. Невзрачный цветок, способный сотворить чудо.

– Не понимаю.

– Поймешь и оценишь, увидев целиком всю картину. Потерпи, я ведь обещала, что осталось недолго.