Волны

Маргарита Николаевна. Вотъ, вотъ, вы уже начинаете. Я васъ прошу, я васъ умоляю, я приказываю вамъ, наконецъ. Помните: я васъ сейчасъ страшно люблю. Но если вы вызовете скандалъ, я васъ возненавижу.

Лештуковъ, совершенно сбитый съ толку, изумленно смотритъ на нее, вытирая лобъ платкомъ.

Маргарита Николаевна (подозрительно оглядывается, на дверь и электричество). Ахъ, это вотъ умно… Кистяковъ, вы что тамъ y дверей? Не смйте уходить…

Кистяковъ. Да я и не думалъ. Я природу созерцаю.

Маргарита Николаевна (Лештукову). Ну, милый, хороши! ну, общай мн, что ты будешь умницей. Держись со мною какъ при всхъ, добрымъ другомъ, пожалуй, даже съ маленькой фамильярностью. Это ничего… y меня въ жизни всегда былъ какой-нибудь другъ на такой ног: онъ къ этому привыкъ…

Лештуковъ хотлъ злобно засмяться и не можетъ. Она смотритъ на него выжидательно.

Лештуковъ. Онъ такъ привыкъ? Привыкъ къ друзьямъ, при васъ состоящимъ? Ну, что же? Такъ и будемъ поступать, какъ привыкъ вашъ супругъ – будемъ состоять. Ха-ха-ха!

Порывисто уходитъ къ себ въ кабинетъ.

Маргарита Николаевна. Въ самомъ дл, какъ это я… неловко!.. Вотъ всегда я такъ-то, сама не замчу, какъ обижу… А они сердятся.

Входить Леманъ, Амалія, Рехтбергъ. Факкино несетъ чемоданъ, сакъ и руло съ платьемъ, принятъ которые выбгаютъ дв, горничныя и Берта. Послдняя даетъ факкино деньги. Тотъ киваетъ головою и уходить, подбрасывая монету на ладони.

Рехтбергъ. Здорова? Весела?

Маргарита Николаевна. Конечно. Но откуда ты? какими судьбами?

Рехтбергъ. Взялъ отпускъ на двадцать восемь дней, вздумалъ сдлать турнэ по Европ и свалился – хе-хе-хе – какъ снгъ на голову!

Маргарита Николаевна. Вотъ, милый! Но отчего не телеграфировалъ?

Рехтбергъ. Говорю теб: какъ снгъ на голову.

Маргарита Николаевна. Мы встртили бы тебя всею нашею компаніей.

Рехтбергъ. Счастливый случай, и безъ того, помогъ мн познакомиться съ несколькими милыми представителями любезнаго общества, которое тебя окружаетъ. Господинъ Леманъ и mАdemoiselle Рехтзаммеръ были такъ добры сопутствовать мн со станціи.

Кистяковъ (Амаліи). Чортъ знаетъ, какъ вжливо и солидно выражается этотъ компатріотъ.

Рехтбергъ. А здсь премило. Это твое помщеніе?

Маргарита Николаевна. О, нтъ. Я наверху.

Амалія. Это комнаты Лештукова.

Рехтбергъ. Вы назвали…

Берта. Лештуковъ, самъ Дмитрій Владимировичъ Лештуковъ.

Вмст съ горничными, который несутъ багажъ, уходитъ на верхъ по большой лстниц, но вскор возвращается черезъ боковую дверь справа.

Рехтбергъ. Извстный Лештуковъ?

Леманъ. Романистъ.

Рехтбергъ (очень почтительно). А…

Маргарита Николаевна. Сейчасъ познакомитесь. Онъ дома… Мы только-что сумерничали и философствовали.

Кистяковъ (Амаліи). Понравилось словечко…

Рехтбергъ. Буду очень счастливъ сдлать такое пріятное и лестное знакомство.

Леманъ фыркаетъ.

Кистяковъ. Молчи…

Рехтбергъ обозрваетъ ихъ нсколько дикимъ, но не лишеннымъ благосклонности взглядомъ.

Лештуковъ (входить, блдный, но съ открытымъ веселымъ лицомъ). Позвольте представиться: Лештуковъ. Кто вы – я уже знаю. Какой пріятный сюрпризъ вамъ, Маргарита Николаевна.

Маргарита Николаевна. Вильгельмъ, рекомендую: мой поклонникъ и даже другъ.

Рехтбергъ. Тмъ пріятне слышать, что принадлежу къ самымъ усерднымъ почитателямъ вашего блестящаго таланта.

Леманъ (Кистякову). Ишь, литературъ не чуждъ. А я думалъ, чинодралъ петербургскій.

Рехтбергъ. Мои служебныя занятія, глубокоуважаемый Дмитрій Владимирович!., не позволяютъ мн удовлетворять эстетическимъ потребностямъ духа въ той мр, какъ я желалъ бы. Но слдить за успхами русской мысли, русскаго творчества моя слабость… Одна изъ немногихъ слабостей.

Лештуковъ. О, не сомнваюсь, что изъ немногихъ.