Волны

Маргарита Николаевна. Пойми же ты. Я вдь не спорю: ты правъ. Но, если я не могу? Я не знаю, что такое воспитаніе ли мое, натура ли заячья, но я всякихъ рзкихъ ршеній боюсь, А ужъ въ семейныхъ вопросахъ, не говори. Я дрожу, я теряюсь, я дурой длаюсь.

Лештуковъ. Ты сама начала этотъ разговоръ по поводу Ларцева.

Маргарита Николаевна. Что же длать? Я не выношу фальшивыхъ положеній…

Лештуковъ. Я тоже до нихъ не охотникъ. Разъ попали въ фальшивое положеніе, надо изъ него выйти.

Маргарита Николаевна. Опять начинаешь сказку про благо бычка! Оставь свои теоріи, гляди на дло, какъ оно есть. Чего ты хочешь? Гражданскаго брака? Чтобы я сошлась съ тобою, какъ говорится, mАritАlement? Я прямо теб говорю, что это невозможно, мн будетъ вчно казаться, будто весь свтъ показываетъ на меня пальцами. Я мнительна, и выросла въ такихъ понятіяхъ, что это для женщины самый большой позоръ. И, такъ какъ ты будешь причиною моего позора, я тебя возненавижу, едва мы сойдемся. Я терпть не могу страдать и ненавижу все, что меня страдать заставляетъ.

Лештуковъ. Есть возможность развода.

Маргарита Николаевна. Развода мужъ мн никогда не дастъ. Онъ самолюбивый и… не злись на меня за эти слова… я никогда не ршусь ему сказать, чтобы онъ далъ мн свободу любить другого человка. Я его боюсь… боюсь больше, чмъ даже тебя. Если ты меня убьешь, то ты останешься преступникомъ, А я умру жертвою, и память моя чиста. Но y мужа право. Онъ можетъ уничтожить меня, какъ собственность, какъ испорченную вещь. Онъ убьетъ и будетъ правъ, А я, и мертвая, останусь виновата. А онъ y меня ршительно на все способенъ. Онъ вжливый, сдержанный, но весь изъ правилъ сотканъ, всю жизнь разбилъ на клточки, какъ въ лото. Выбросить ему судьба номеръ на такую клточку, что, по правилу, надо убить – онъ и убьетъ.

Минута тяжелаго молчанія. Лештуковъ злобно барабанитъ пальцами по колонн. Потомъ, вздохнувъ глубоко, съ усиліемъ.

Лештуковъ. Тогда… надо разорвать.

Медленными шагами, пошелъ по комнат.

Маргарита Николаевна (откинула голову на спинку качалки, прямо въ лунный столбъ). Можетъ быть…

Потянулась и закинула руки на голову, жестомъ, полнымъ чувственной нги.

Только не сейчасъ.

Лештуковъ угрюмо ходитъ. Она поймала его за руку и привлекла къ себ.

Маргарита Николаевна. Только не сейчасъ.

Заставляетъ его опуститься на колни и кладетъ руки на его плечи.

Сейчасъ я слишкомъ тебя люблю и хочу, чтобы ты меня тоже любилъ… безъ ума, безъ памяти… какъ только такіе сумасшедшіе могутъ любить…

На улиц спшные шаги; потомъ порывистый стукъ въ дверь, куда раньше ушелъ Ларцевъ.

Маргарита Николаевна. Кто тамъ? Войдите.

Берта за сценою. Маргарита Николаевна, это я, Берта. Выйдите, голубушка, на минутку.

Маргарита Николаевна. Входите, входите. Что за пустяки?

Берта и Кистяковъ входятъ.

Мы здсь съ Дмитріемъ Владимировичемъ сумерничаемъ, философствуемъ. У насъ секретовъ нтъ.

Берта. Да, y меня-то къ вамъ есть. Нтъ, голубчикъ, сдлайте милость выйдемъ на минуточку; я нарочно бжала съ вокзала во весь духъ, впередъ всхъ, чтобы предупредить…

Быстро уводить ее въ дверь, возл Ларцевской лстницы налво.

Кистяковъ. Сумерничать пріятно, но бываютъ случаи, когда благоразумне отворить двери настежь (исполняетъ) и пустить электричество во всю (исполняетъ).

Лештуковъ. Что случилось? На Берт Ивановн лица нтъ.

Кистяковъ. Не знаю, съ чего она всполошилась? Бабы норовятъ выростить сенсацію изъ всякихъ пустяковъ. Ничего особеннаго. Къ Маргарит Николаевн мужъ пріхалъ.

Лештуковъ. Къ Маргарит Николаевн? Мужъ? Какой мужъ?

Кистяковъ. Да ужъ не знаю, какой, А надо полагать, что самый законный. Петербургская штучка. Цилиндръ, вещи дорожныя брезентовыя: знатный иностранецъ, одно слово.

Лештуковъ. Откуда вы узнали?

Кистяковъ. На вокзалъ за газетами ходили къ вечернему «диретто». Услыхалъ, что мы говоримъ по-русски, – самъ представился. Леманъ и Амальхенъ ведутъ его сюда.

Маргарита Николаевна (входитъ). Слышали новость? я едва врю… Куда же вы? Кистяковъ, не уходите…

Лештукову быстро и тихо.

Ради Бога, возьмите себя въ руки.

Кистяковъ отходить въ глубину сцены и держится тамъ.

Лештуковъ. Но позвольте…