Волны Русского океана

Во-вторых, понятно, нужна хорошая дорога к океану. Пусть пока не железная. Тут два варианта: водой до Якутска, а дальше — тракт до Охотска, либо по Амуру до моря. Но — Амур-то ничейный: маньчжуры полтораста лет как прогнали с него русских казаков, однако сами его так и не заняли. И что из этого следует? А из этого следует, что занятие Амура ложится тоже на твои плечи, ваше превосходительство. Впрочем, на Амур России надо возвращаться в любом случае. Петропавловский порт на Камчатке зимой замерзает, через Русскую Америку и Гавайи не больно-то наторгуешься, а торговать просто жизненно необходимо, чтобы закрепиться на Тихом океане. То есть нужны незамерзающие или, по крайней мере, мало замерзающие порты. А к ним, опять же, — дороги, желательно железные!

Отсюда — в-третьих: требуется развивать промышленность. Не тащить же паровозы и вагоны через половину России. Да и рельсы тоже.

И здесь без помощи Русской Америки не обойтись. У них хорошие геологи, сталевары, опытные горные инженеры и, как это ни удивительно, рабочие руки. Если раньше Русская Америка страдала от нехватки людей, потому что опиралась только на прибывающих из России, то сейчас выяснилось, что индейцы и эскимосы не только охотники и воины, но и прекрасные рабочие.

Да, совсем забыл, усмехнулся генерал-губернатор, позарез нужен электрический телеграф. Придумали его не в Русской Америке, но она моментально подхватила новинку, профинансировала научные исследования в Императорской академии наук, и вот вам, пожалуйста, некий Якоби сделал буквопечатающий аппарат, который тут же пошел в работу. За три или четыре года этот телеграф охватил не только Аляску и Калифорнию — российские американцы протянули провод (они его называют кабель) по дну океана от Росса до Гавайев и от Шелихова до Петропавловска. Да еще и империю Орегон прихватили.

А в России только и сподобились — от столицы до столицы. Воздух там, что ли, другой, в этой Америке, что у них все спорится, а у нас тормозится? Если и дальше так дело пойдет, плюнут они на метрополию и отделятся от нее, как отделились английские колонии от своей империи. И поделом будет размазне России!

Эк, куда меня занесло, покачал головой Муравьев. С такими мыслями надо быть поосторожней: глядишь, и в революционеры-сепаратисты запишут…

За вагонным окном замелькали дома и домишки, улицы с людьми, лошадьми, повозками… закрытый полосатым шлагбаумом переезд, перед которым стояли два паромобиля, оранжевый и зеленый… двухэтажный кирпичный особняк, с портиком и колоннадой, над ним развевался на ветру государственный триколор — очевидно, городская управа…

Канск! Столица сибирских золотопромышленников! Вот они, внутренние резервы, возликовал генерал-губернатор, скинутся господа предприниматели и дорогу не только до Иркутска, но и до Пекина дотянем. Не задаром, конечно, для Китая, а баш на баш: мы вам современную дорогу, вы нам обратно Приамурье. Хватит быть собакой на сене: сам не ам и другому не дам. За сто пятьдесят лет ни одного маломальского городка не поставили, ни одной дороги не провели — не то что наши казаки: прошли два раза по Амуру и давай остроги рубить, в землю врастать, корни пускать — на веки вечные!

У генерал-губернатора даже глаза повлажнели от избытка чувств, но он постарался взять себя в руки. Служба, прежде всего служба. Поезд дальше не идет, надо пересаживаться на коляски и повозки. Тут, конечно, будет торжественная встреча с местной верхушкой общества и обед, вот на нем-то он и призовет настоятельно купцов и промышленников к участию в общеполезном деле. Оно ведь и верно общеполезное: железная дорога позволит им развернуться в торговле с Китаем и тем же англичанам укорот дать, а то они вообще распоясались — за тридевять земель от своих берегов ведут себя так, будто они в Поднебесной полные хозяева. Побили слабого и довольны: можно с него три шкуры драть, а взамен — кукиш и даже без масла! То ли дело мы, русские: куда ни придем, первым делом строить начинаем…

Однако пора будить Катюшу: ей тоже надлежит являться рядом с мужем.

Она легко раскрыла свои яркие карие глаза, потянулась, обняла за шею склонившегося мужа и поцеловала его волнистые рыжеватые волосы. Он замер, пронизанный нежностью, подумал: Господи, как же я ее люблю! Генерал был счастлив делить с этой бесконечно родной женщиной ложе, семейные радости и печали, но он и представить тогда не мог, что она станет почти на равных погружаться с ним в государственные заботы, деликатно поправлять его ошибки в отношениях с подчиненными и станет настолько уважаемой, что казаки в честь нее нарекут первую свою станицу на Амуре — Екатерино-Никольская.