Волны Русского океана

– Одинокий Волк. Ждет за палаткой. Нас послал Хитрый Следопыт.

Артем не стал спрашивать, почему боевые товарищи явились среди бела дня, когда, казалось бы, все на виду. Ночью охрана обычно усиливается, а днем часовые невольно расслабляются, их бдительность ослабевает. Тем более в такую жару.

Быстроногий Карибу передал Артему свой шестизарядный черепановский пистолет и поманил командира в глубину палатки, где за пологом стояла кровать полковника. Друг за другом они нырнули под кровать. Там, чуть выше уровня земли, оказалась длинная горизонтальная щель, аккуратно прорезанная во внешнем полотне. Снаружи, в «ущелье», образованном задними стенками многоместных палаток, лежал Одинокий Волк, сжимая в руках винтовку-«черепановку». Увидев выползшего первым Артема, он радостно улыбнулся и пожал ему руку.

«Ущелье» протянулось до внешнего периметра лагеря, так что где короткими пробежками, где ползком разведчики быстро добрались до его конца, а дальше было самое сложное. По периметру, на расстоянии десятка саженей друг от друга ходили часовые, от палаток до них и от них до прерии было рукой подать, в сумме саженей пятнадцать, но как их преодолеть, не подняв тревогу? От кавалеристов по прерии не уйти, даже скрываясь в высокой траве. Ждать ночи? Но вернется с обеда полковник, обнаружит побег, бросит на поиски всех своих солдат и поймать беглецов — дело не столь уж долгого времени.

Лежа в «ущелье», Артем ломал голову так и этак, но, оказывается, зря: Хитрый Следопыт все предусмотрел. Поручик заметил, как Быстроногий Карибу вытащил часы, висевшие у него на шейной цепочке, открыл крышку, глянул и тут же захлопнул, сунув их обратно за пазуху.

– Будьте готовы, — только и шепнул, как в отдалении, похоже, на другой стороне лагеря, послышался взрыв, а затем — скорые выстрелы.

По лагерю пронеслась волна криков: сержанты и офицеры созывали солдат, и беглецы увидели, как несколько часовых пробежали мимо «ущелья». Одинокий Волк змеей прополз к периметру, выглянул и призывно махнул рукой. Быстроногий Карибу подхватил под руку Артема с одной стороны, Одинокий Волк — с другой, они чуть ли не на весу протащили командира через открытое место и уже почти нырнули в высокую траву, как раздался крик:

– Стой! Стрелять буду!

Они оглянулись и остановились, подняв руки за голову. К ним подбегал солдат с карабином наизготовку. Когда до него оставалось с десяток шагов, правая рука Одинокого Волка взметнулась из-за головы, и злосчастный часовой рухнул, роняя оружие: нож индейца вошел ему в шею по самую рукоять.

Короткие очереди «черепановок» Хитрого Следопыта и четвертого индейца, по имени Кваху (Орел), прекратились, когда Артем и его товарищи были от лагеря далеко и присели передохнуть.

– Ну, спасибо, братья, — сказал Артем. — Я уже в мыслях попрощался со всеми.

– Если нет надежды на победу, воевать бессмысленно, — сказал Быстроногий Карибу.

– А у нас говорят: надежда умирает последней, — улыбнулся Артем. — Как там наши, не пострадали?

– Хитрый Следопыт подумал обо всем. Он ждет нас. Ты можешь бежать ниже травы?

– Могу и ниже травы, и тише воды. Нас ждет не только Хитрый Следопыт — нас ждут Орегон и Русам.

Глава 32

1847 год

Николай Николаевич Муравьев смотрел в окно вагона на проносящиеся мимо картины Сибири. Вот уже который день они с женой, юной француженкой Катрин, после православного крещения ставшей Екатериной Николаевной, не отрывали глаз от захватывающего зрелища российской осени. Казалось бы, что от Петербурга до Москвы, что от Москвы до Екатеринбурга, что теперь — от Урала до Енисея, куда с невероятной скоростью, пятьдесят верст в час, мчался пассажирский поезд, — всюду одно и то же: березово-осиново-хвойные леса и перелески, разноразмерные поля с копнами убранных хлебов, редкие сады и множество огородов, почему-то разбитых вдоль железной дороги. Однако какая же талантливейшая художница русская осень, думал Муравьев, — как неустанно и изобретательно раскрашивает она бесконечно повторяющиеся картины своими яркими красками — порою дух захватывает и восторженные слезы выступают на глазах при виде буйного смешения веселого золота, тревожного багрянца, пугающей пламенности листвы и хмурой зелени хвои. Это вам не европейская размеренность и расписанность — тут липа, тут клен, там тополь, там вяз. В России все вперемешку и всего много, оттого и душа русского человека бунтарская и щедрая, не в пример западным прописям…