Такое действительно могло напугать. Но сильнее страха казался ненасытный голод, охвативший их обоих.
Анжела прильнула к Филу, ее пальцы запутались в его волосах.
— Я, кажется, теряю рассудок, — хрипло прошептал он. — О, Анжела!.. — Он издал звук, похожий на стон.
Его руки как тиски сжимали ее талию. Она дрожала. Губы Фила теперь нежно целовали ее подбородок, спускаясь ниже, к шее. Ей казалось, что все ее тело устремляется навстречу ему, как цветок к солнцу.
Она вздохнула. Объятия стали еще крепче. Со сладостным содроганием она ощутила, что он покусывает ей мочку уха и, в свою очередь, застонала. Стон прозвучал глубоким контральто. Анжела и не подозревала, что ее голос способен так звучать.
Она сама нашла его губы.
Этот поцелуй был еще дольше и еще яростнее. Когда Фил прервал его, ей пришлось вцепиться ему в плечи, чтобы устоять в этом качающемся мире. Он-то стоял твердо, как скала.
— Анжела, я…
В ее глазах стояло изумление.
— Поцелуй меня еще, — перебила она.
Он сглотнул. Она видела, как дернулся его кадык.
— О Господи, если только…
— Я хочу тебя.
Он порывисто вздохнул. Тубы его покривились.
— Знаю. Но…
Анжела закрыла ему рот рукой.
— Поцелуй меня. Пожалуйста, — сказала она, всем телом прижимаясь к нему. Он прикрыл глаза.
— Вы не знаете… — сердито начал он.
— Так дай мне познать, — перебила она его с мягким вызовом.
Глядя из-под опущенных ресниц, она видела, что он принял вызов и отреагировал на него. Его губы опять покривились.
— Я, знаете ли, не намерен воспитывать невинных девиц.
Он не без труда отодвинул ее от себя и отступил назад. Анжела с недоумением воззрилась на него, не веря, что он смог так поступить.
— Не смотрите так на меня, — сердито сказал он. — О Господи, Сильвия, как всегда, была права.
— Сильвия? — еле слышно отозвалась Анжела.
Фил словно говорил сам с собой.
— Можно быть двадцатитрехлетней и абсолютно неопытной. Только мерзавец может воспользоваться… — Он осекся.
Анжела спокойно спросила:
— Так как же я могу избавиться от неопытности?
На этот раз вызов звучал жестко.
Фил, видимо, озадаченный, посмотрел ей в глаза. То, что он там увидел, заставило его свирепо проворчать несколько слов себе под нос. Ударом ноги он послал скомканный коврик в угол комнаты.
— Не надо было вас целовать, я знаю. Но… Анжелу такая реакция страшно задела, и она разозлилась. Вызывающе поглядев на него, она саркастически осведомилась:
— Это извинение? Его глаза блеснули. Он тихо шагнул к ней. На мгновение ей показалось, что он хочет снова обнять ее. Она затаила дыхание в ожидании. Лицо его застыло, как маска. Но вдруг он мягко усмехнулся.
— Нет. Не могу я извиняться за то, что мне было приятно.
Приятно! Это было слишком тривиальное слово для обозначения того, что она чувствовала и, как ей казалось, он тоже. Она впилась глазами в его лицо, пытаясь убедиться, что не обманулась.
Он бесстрастно выдержал проверку. Одна из темных бровей изогнулась. Ледяным голосом он произнес:
— Вам надо кое-что запомнить, дочь миссионера. Мужчинам приятно целовать красивых девушек.
Анжела восприняла это как пощечину. Она была достаточно проницательна, чтобы понять, что он всего лишь пытается заставить ее отступиться от него. Но надо было подумать и о собственном достоинстве.
— Благодарю вас, — сказала она с иронией, — обещаю запомнить.
— Считайте это моим вкладом в ваше воспитание.
Его слова, подумала Анжела, звучат так, словно он упрекает себя не меньше, чем ее. Это было неутешительно.
— Если захотите внести дальнейший вклад, напомните мне, что надо вооружиться, — парировала она.
Но внутри она была сильно уязвлена. Я люблю этого человека, думала она. Господи, как же это случилось? Он считает меня ребенком. Я знаю, что у него нет совести. Он сам так сказал. И вместе мы только из-за наводнения. Когда спадет вода, он отошлет меня прочь и вздохнет с облегчением.
И все же единственное, чего ей хотелось, — это прильнуть к нему и поцелуем стереть с его лица циничные морщинки, растопить холод одиночества, оковавший его сердце.
Она крепко стиснула руки. Нет, ничего такого она себе не позволит с этим саркастически улыбающимся мужчиной. Может, она и любит его, но она не дура. И если скажет ему, что любит, из этого не выйдет ничего хорошего. Филипп кисло проворчал:
— Думаю, мы оба могли бы вооружиться. Я забыл… — Он осекся.
Снаружи ветер перешел в грозный рев. Тяжелые портьеры на окнах шевелились, словно призраки. Анжела вздрогнула.
— Не бойтесь, — попытался успокоить ее Фил. — Я знаю, грохот адский. Но скоро все стихнет.
Словно в противовес его словам страшный порыв обрушился на стену дома. Настольная лампа задребезжала. В ее неверном свете длинные тени метались по стенам, словно дьявольские пальцы, нащупывающие свою жертву.
Анжела снова вздрогнула. Ей никогда не было так страшно. И так одиноко. Ах, если бы только он обнял ее… Но он уже обосновался в другом углу комнаты и, похоже, не собирается его покидать.
Она улыбнулась через силу. — Стихнет?
— Да. А потом река спадет, и вы сможете вернуться к цивилизации и зажить настоящей жизнью.
Она закусила губу.