Волны, в которых мы утонули

– Девяносто пять процентов моего брака были наполнены счастьем. Когда я решила выйти замуж за Лукаса, я приняла лучшее решение в жизни. Но бывали у нас и времена, которые можно было бы отнести к пяти процентам. Лукас был полицейским. Мы жили в бедном районе города, он работал в ночную смену. Он почти никогда не рассказывал, что видел, но я знала, что это сильно на него влияет. Он стал меньше улыбаться, почти не смеялся, и ему все время казалось, что я делаю что-то не так. Он начал кричать на меня по пустякам. Посудомоечная машина протекает, мальчишка-почтальон случайно кинул газету в кусты. Это сводило его с ума, и он орал на меня. Однако я взвалила его гнев на свои плечи. Я без конца повторяла себе, что у него был тяжелый день. У моего дорогого Лукаса тяжелая работа. На его работе смерть – дело более привычное, чем жизнь. Иногда ему приходилось бывать в домах, в которых родители устраивали перестрелку во время скандалов, и он видел их мертвых детей, которые попали под перекрестный огонь. Он уставал, и я принимала на себя его усталость. Я повторяла себе: я его скала, и я должна быть нашей крепостью.

Я слушала ее, затаив дыхание.

– Но проблема в том, что скалы хоть и мощные, но не несокрушимые. Если бить кувалдой по камню, он обязательно треснет. Это было тяжело, но мы прошли через это. Я начала стоять на своем и напомнила Лукасу, что я его партнер, а не боксерская груша. – Миссис Хендерсон наклонилась ко мне и вложила мне в руку кусочек шоколада. – Я вижу это в твоих глазах, милая девочка. То, как ты держишь его боль у себя в груди. То, как ты ломаешься, пытаясь казаться сильной. Я почитала кое-что о Бруксе, и должна сказать, что пресса отзывается о нем неоправданно жестоко. Брукс – человек невероятно чувствительный. Наверное, поэтому внимание прессы так сильно на него давит. Чувствительные люди страдают сильнее всего, когда мир поворачивается к ним спиной. Вот почему так важно, как ты поступишь. Ты его правда. Так что помоги ему, но стой на своем. Не будь его боксерской грушей, Мэгги. Люби его, но люби и себя тоже. Если ему больно, это еще не значит, что он может причинять боль тебе, – сказала миссис Хендерсон. – Обещай мне, что будешь себя беречь.

Обещаю.

– Хорошо. – Она усмехнулась, и мы заговорили на куда более приятные темы. – По-моему, я никогда не спрашивала тебя, чем ты собираешься заниматься в жизни. Ты работаешь или учишься? – спросила она у меня.

Я учусь на библиотекаря.

Миссис Хендерсон отправила в рот последний кусочек шоколада и одарила меня озорной улыбкой.

– Ну что ж, дорогая, я призываю тебя передумать. Если быть до конца откровенной, я думаю, что ты не слишком разговорчива, чтобы работать в библиотеке. Ты не думала о том, чтобы стать политиком? Они разговаривают весь день, хотя им почти нечего сказать друг другу.

Я улыбнулась. Миру нужно больше таких женщин, как она. Нужно, чтобы в мире было больше людей, которые были бы похожи на книгу «Доводы рассудка»: в которых идеально сочетались бы глубина повествования и увлекательность сюжета.

В следующую пятницу Брукс вернулся домой только в два часа ночи. Примерно до этого времени шел проливной дождь, и я не могла заснуть, слушая, как бушует гроза. Я сидела в гостиной и слушала музыкальный автомат миссис Бун, включала песню за песней, ожидая, когда откроется входная дверь.

Когда она наконец открылась, я ахнула.

В дом вошла вторая версия Брукса. Он был пьяный и промокший после пребывания на озере.

– Какого хрена? – прошипел он, глядя на музыкальный автомат. Пятью большими шагами он подошел к аппарату и вытащил вилку из розетки. – Не хочу это слушать.

Ворчун.

Всякий раз, когда я слушала музыку, а он был рядом, он заставлял меня выключать ее.

Я подошла и вставила вилку обратно в розетку.

Потому что я хотела ее слушать.

Он выпрямился во весь рост и выпятил грудь.

– Так нельзя, Мэгги. Нельзя приходить и включать это дерьмо. – Он снова выдернул вилку из розетки, и я снова воткнула ее в розетку. – Черт побери, да когда же ты уедешь? Я не хочу тебя здесь видеть. Что тебе непонятно? Я не хочу, чтобы ты была здесь! Ты сводишь меня с ума. Я сыт по горло этим дерьмом. Я устал от твоих попыток вмешаться в мою жизнь, заставить меня чувствовать себя лучше, заставить меня сделать то, к чему я не готов. Как ты смеешь, черт возьми? – прошипел он, пьяный и обиженный. – Больше двадцати лет я позволял тебе быть тем, кем ты должна была быть, чтобы пройти через все, через что ты должна была пройти. Я никогда не давил тебя, а ты на меня давишь. Когда много лет назад ты сказала мне уйти, я ушел. Я дал тебе пространство. Почему ты не можешь этого сделать? Ты пытаешься спасти меня, но на самом деле ты меня душишь. Неужели ты не понимаешь? Мне не нужно, чтобы ты меня спасала. Я не хочу, чтобы меня спасали. С меня хватит. Я просто хочу, чтобы ты вернулась домой. Почему ты, черт возьми, не можешь оставить меня в покое?!

Я задрожала. Чем больше до меня доходил смысл его слов, тем сильнее они ранили меня.