Вольные кони

А тому было уже все равно, казалось, хуже и быть не может, все поджилки тряслись от усталости. Короткий привал, однако, добавил сил, и они вновь полезли на гору. А когда выкарабкались на вершину, с гребня хребта увидали далекие светлячки конечной станции, куда убежала на ночлег последняя электричка.

– Теперь полегче станет, на дорогу вышли, – огорошил Матвеич.

– Откуда здесь дорога? Глухомань, – опешил Валерка.

– Там, выше, – мотнул головой напарник, – база, промысловики к ней и пробили лежневку, орех вывозить. Нам к ним бы пристроиться, под бочок, вот где шишка, кедрач стеной стоит, да нашему брату туда соваться заказано.

Дорога была разбита вдрызг, но шагать по ней, даже такой расхристанной, оказалось куда сподручнее, чем спотыкаться на тропе. Хотя и здесь хватало заполненных водой ям, колдобин, выпирающих из земли камней и бугристых корней. Валерка давно уже потерял счет времени, отупело тащился вслед за Матвеичем. Но и тот все чаще останавливался, перекуривал, смачивал горло сладким чаем из фляжки, а вскоре принялся считать вслух повороты дороги, называя одному ему ведомые приметы.

Звезды высоко висели в небе, свет их стал ярче, пронзительнее. До рассвета было еще далеко, но тайга уже понемногу оживала. Поднимался утренний верховой ветер, тек, задевая верхушки кедров. Наконец, Матвеич свернул с лежневки и пошел напрямки, по кедрачу. Тонко и остро пахнуло багульником. В конце пути они все же заплутали, дали порядочного кругаля, прежде чем вышли к шалашу, крытому корьем. Сбросив с плеч поклажу, присели на колоду у старого кострища, перевели дух.

– Ну и память у тебя, Матвеич, – нашел в себе силы удивиться Валерка. – Думал, до утра будем бродить по бурелому.

– Это не я, это ноги мои дорогу чуют, ночь-то какая, глаза выколи. Перетаскай шмутки в шалаш и пошли дрова заготавливать, а то к рассвету окочуримся. Холодина. Небо ясное, а значит, день наш будет, – бодрым голосом сказал Матвеич и пошел, постукивая обухом топора по стволам деревьев.

Сухостой они нашли рядом с шалашом. Лезвие топора отскакивало от прокаленной солнцем и морозом древесины, звенело, но звуки недалеко разносило окрест. Вскоре лесина захрустела, легла вершиной к кострищу, туда, куда ее направил умелой рукой Матвеич. В кустах он разыскал обернутую куском клеенки короткую пилу, и час они ширкали крепкую древесину. Пока не разделали на чурки и в несколько заходов не перетаскали на стоянку. Напарник с одной спички запалил костер, и ночь сразу подвинулась, уступив свету пятачок пространства.

Работа отняла остатки сил, и Валерку сморило. Он прикорнул на куске брезента, подложив под голову шапку. Спал и не спал, показалось – только смежил веки, поднял – Матвеич все так же неподвижно сидит у костра.

– Вставай, байбак, проспишь царство небесное, – свежим голосом приветствовал он его. – Я ж в другой раз огонь расшуровал, за водой сбегал, чай поставил.

Языки пламени жадно лизали сухое дерево, отбрасывали блики на проступившие в сумраке стволы деревьев. Валерка с минуту глядел на завораживающую пляску костра и поднялся, не чуя ног. Присел на корточки, протянул к теплу руки, подставил назябшее лицо, и жар опахнул его всего, как в летний полдень ветерок в родной степи.

– Перекусить бы не мешало, живот к хребту прилип…

– Вода закипает, брось в котелок заварки, да не жалей, – откликнулся Матвеич, выкладывая из горбовика продукты: хлеб, сало, пару соленых огурцов.

Пока они неторопливо прихлебывали чай из горячих кружек, небо робко высветлилось и выказало таежную землю. На каменных россыпях уронил мягкие лопухи прибитый заморозком бадан, обвис вычурный папоротник, изо всех сил тянулись вверх тонкие глянцевитые стебельки шикши. И везде, куда взгляду упасть, упруго зеленел брусничник. Ягодные места – наметанным глазом определил Валерка и нетерпеливо сказал:

– Матвеич, глянь, сколько брусники, может, ну ее к лешему эту шишку, ягоды наберем?

– Не гоношись раньше времени, силы останутся, посбираем, куда она от нас денется, так сама в руки и просится, – ответил он, нагнулся, зачерпнул под кустом горсть вишневой ягоды. – Ишь ты, сладкая да гладкая…

Тайга за ночь выстыла. По вершине хребта тянул пронизывающий ветерок. Внизу, по распадкам, стелился мокрый белесый туман, всплывал с клюквенных болот. Валерка потряс шальной со сна головой, ощущая, как давит виски. Но глянул под куст, где его сморило, и догадался, от чего она побаливает: угораздило его уснуть на чушачьем багульнике. От тепла тот разомлел, гуще распространял вокруг дурманящий запах.

– Обсохнет малость, примемся за работу. А пока сбегаем на разведку, глянем, что тут нам шишкари оставили, – сказал Матвеич и легко поднялся, резво зашагал, утопая по щиколотку в светлых мхах. Валерка неторопливо шел следом, поглядывая на вершины кедров, и тщетно пытался выглядеть в зеленых кудрях хоть одну шишку.