Вольные кони

В притихшем доме их встретили родственники. Сдержанно зарыдали женщины, хмурились, прятали глаза, пожимая ладонь, мужики. Пока здесь собрались самые близкие, и Сергей не мог затеряться среди них. Он стоял за спиной дяди, никак не мог подладиться под общее настроение. Ловил любопытные и испытывавшие его взгляды.

Ничего сейчас в нем не было: ни печали, ни сострадания, ни слез. Не мог проникнуться чувством потери. Слышал, как хлопали двери на кухне, шаркали валенки, гремели об пол мерзлые поленья, как деловито, вполголоса переговариваются мужики, подготавливаясь к выносу.

Постепенно в горницу набились люди. Сергей уступил место у гроба ветхой старушке и встал в сторонке, прислонившись спиной к нетопленой печке. Чужие спины заслонили от него гроб, подняли, понесли к выходу. В доме поднялся плач, зашуршали бумажные цветы, забилась и повисла на руках родственников женщина с некрасивым от горя лицом.

И впервые что-то ворохнулось на самом донышке сердца, будто кольнул крохотный острый осколочек. Сергей поднял глаза, поглядел поверх обнаженных голов на портрет отца, висевший чуть повыше закутанного черным зеркала. Отец смотрел на него светло, молодо, и совсем не был похож на человека, которого выносили сейчас из остывшего дома. «Вот таким его знала мама», – подумал он и шагнул к распахнутым дверям.

Сергей шел вслед за гробом, и как тогда, в дни похорон матери, печальное шествие незнакомых ему людей показалось нереальным, он как бы видел его глазами тех, кто стоял сейчас за воротами домов, и не участвовал в проводах ушедшего из жизни.

Один и тот же путь может быть близким и бесконечно далеким. Кладбище лежало в березовой роще, сразу за околицей, но дорога к нему вымерялась такими долгими шагами. Не торопились люди – в последний раз светило небо человеку.

Застывшие черно-белые деревья толпились у крестов и пирамидок. Похоронная процессия медленно и тихо огибала заснеженные могилы. Остро пахнуло потревоженной землей и сгоревшим углем. Здесь, у страшно зияющей на белой простыне снега черной ямы, Сергей долгим прощальным взглядом посмотрел на восковое лицо отца. Дневной мягкий свет, казалось, обнажил скрытые там, в доме, в полумраке, недоумение и растерянность – вы здесь, а я уже там.

Вернувшись с кладбища, он не вошел в дом вместе с остальными людьми, а сел на лавочку у ворот, закурил. Здесь его и нашел Володька.

– Поехали, там народу набилось, насилу всех усадил, и еще подойдут. Мы с тобой лучше потом, позже помянем отца…

– Поехали, – сразу согласился Сергей. Ему не хотелось туда, где много народу.

Машина медленно выкатилась из деревни и помчалась, набирая скорость, по тракту. Володька устало смотрел покрасневшими глазами на пустынную дорогу и все прибавлял обороты загнанному мотору.

– Тяжко. Батьку жалко. Всю ночь не спал… А тут ты еще, – глухо сказал он через несколько километров молчания. – Ходи, думай, как к тебе подступиться. Не чужой вроде и не родной. А батька вспоминал тебя, чувствовал, что скоро помрет…

– Не было у меня отца, Володька, – горько сказал Сергей. Незнакомое теплое чувство дрожало в нем: что-то родное находил он в этом ссутулившемся за баранкой парне. – Я будто виноват перед всеми вами, а в чем – не пойму. Зря приехал, чужой я…

– Да какой ты чужой, – задумчиво, вроде не о том сейчас думая, протянул Володька. – Родня наша тебя сразу признала, с первого взгляда, как только в избу вошел. Слышал, как зашептали: похож, в отцову породу пошел. У тебя и волосы вьются, как у батьки. Я в мать такой чернявый, а вот сестренка такая же белобрысая. Я тебя с ней потом познакомлю, сильно она сейчас по отцу убивается. Она у нас младшенькая, его любимицей была.

Пустынная заснеженная дорога тянулась до самого горизонта, раскинув по обе стороны широкие белые крылья полей. Машина плавно бежала по накатанному полотну, и быстрая езда помогала преодолевать болезненное, теснившее грудь чувство.

– Останови, Володька, – попросил Сергей.

Володька послушно свернул на обочину, остановился у полосатого километрового столбика и заглушил двигатель. В машину медленно вползала тишина, слышно было как потрескивает, остывая на морозе, перегретый двигатель.

– Открой бардачок, достань бутылку, помянем отца вдвоем. За столом еще насидимся, когда родичи одни останутся, – сказал Володька после минуты тишины.

– Ты же за рулем? А если милиция?..

– Какая у нас тут милиция, участковый сам на поминках сидит, – устало удивился Володька.

Они молча выпили водки.

– Скажи, а почему моя мать с отцом разошлась? Я ведь ничего не знаю, – чуть погодя спросил Сергей.