Вольные

– Господи, пресвятая богородица, срам какой! – заохала вторая баба и начала креститься, искоса поглядывая на икону, – и за что нам такие прегрешения только! Скоро этот распутник окончательно утопит Россию в крови.

– По монастырям слух прошёл о пришествии дьявольском на многострадальную землю нашу. И кровопролитие на ходынке нам предвестником было!

– Одной из послушниц Никитинского монастыря ночью сама великомученица Ольга явилась и сказала: «Приготавливайте кельи ваши к молитве жертвенной, чтобы души спасти свои в час назначенный. Тремя днями и ночами в посте выстойте, не смыкая глаз, и водою не смачивая губы. Ибо близок кровавый час, когда пред лицом изувера предстанете, что бессилен будет только в сердцах покаявшихся!»

В этот момент ворота открылись и из Никольского дворца в направлении Тверской улицы выехала карета великого князя. Иван тотчас узнал её по белым и ярким огням фонарей. На козлах сидел кучер Андрей Рудинкин, он вёз Сергея Александровича в канцелярию. Всё это тоже было известно Поэту. Будучи до этого переодетыми извозчиками в течении предыдущего месяца, они с товарищами прекрасно изучили время и маршруты передвижений великого князя. Теперь же затянув покрепче тёплое крестьянское платье и поправив овечью шапку, Иван уверенно двинулся навстречу карете. Проходя мимо баб, он остановился и, глядя прямо им в глаза, твёрдо произнёс:

– Здесь тихий плач сирот и вдов и покаянные молитвы слепых, растерянных рабов смягчают ужас дальней битвы!

Бабы в ужасе попятились от него, крестясь и охая, а Иван, закончив четверостишье, продолжил свой путь навстречу судьбе. Приближаясь к карете, он продолжал словно заговорённый шевелить губами:

– О, отврати позор от нас, заря надежды в дни ненастья, будь проклят тот, кто в нужный час рабом остался самовластья!

Напротив здания суда они встретились. До кареты оставалось четыре шага, не больше. Иван успел заглянуть внутрь и убедиться, что Сергей Александрович был один. Тогда он замахнулся и швырнул коробку с бомбой прямо в окно кареты. Мощный взрыв мгновенно сотряс Сенатскую площадь. Многие подумали, что это землетрясение, другие – что рушится старое здание суда, по фасаду которого взрывной волной выбило все окна. Судьи, канцеляристы попадали со своих мест. И когда они пришли в себя, догадавшись в чём дело, то бросились из здания к месту взрыва. Тем временем люди на площади, оглушённые раскатами разорвавшегося динамита, застыли как вкопанные в состоянии шока. Через несколько секунд людской гул словно закипающий чайник начал подниматься над мощённой каменной дорогой.

Иван на долю секунды решил, что он оказался на том свете, и разлетевшаяся по сторонам карета была последним его видением. Пахнуло гарью, щепки ударили в лицо, с головы сорвало шапку. Вихрь взрыва захватил его, и теперь перед глазами стоял густой грязный дым, а вокруг царила мёртвая тишина. Он устоял на ногах, только отворотил лицо. Постепенно слух начал возвращаться к нему, а дым рассеиваться. Иван понял, что стоит у задних колёс непоправимо развороченной кареты.

Первое, что бросилось ему в глаза были комья великокняжеской одежды и растерзанное бомбой обнажённое тело Сергея Александровича. Следом за ним в десяти шагах на камнях лежала его овечья шапка. Не осознавая зачем, он пошёл к ней и поднял её с дороги. Вся его ватная поддёвка была истыкана кусками дерева, клочья ткани свисали и справа и слева, рукава платья обгорели. С лица обильна лилась кровь.

«Теперь всё, – подумал Иван, – никуда не скрыться, сейчас схватят».

Только он так подумал, как услышал сзади окрики полицаев:

– Держи! Держи террориста!

На него налетели сани государственной охраны. С них спрыгнули пузатый городовой, околоточный надзиратель и противный красномордый сыщик.

– Смотрите, нет ли при нём револьвера?! – кричал городовой.

Крепкие руки овладели Поэтом. Кто-то начал судорожно обыскивать его, опрометью шаря по разорванному крестьянскому платью.

– Ведь и нас могло прибить!

Красная морда сыщика выражала одновременно и испуг, и страх, и ненависть, и счастье.

– И мы ведь тут стояли! Мерзавец!!!

Он ударил кулаком по окровавленной голове Ивана.

– Трусливый слуга деспота! Будь проклят ты и твой хозяин! – закричал Поэт, одновременно понимая, что сильно оглушён взрывом, так как его собственные слова, сказанные им яростно и бесстрашно во весь голос, лишь слегка слышались ему откуда-то издалека, пробиваясь сквозь густой гул, стоявший в голове.

– Что ты сказал, безбожник?!! – сыщик схватил его за грудки, глаза налились кровью.

Но Ивана не испугало безумие сыщика, в ответ он закричал ещё громче, так что брызги кровавых слюней ударили в красную морду охранника тайной полиции.

– Будь в моей руке револьвер, и возможность свободы движения, не задумываясь пустил бы тебе пулю в лоб, доблестный трус своего императора государя!

Сыщик хотел снова ударить Ивана, но городничий остановил его. Тем временем надзиратель прибежал с извозчиком. Поэту заломили руки за спину и стали толкать в сани.

– Чего вы держите, не убегу, – захрипел Иван, – я своё дело сделал!