«Волос ангела»

– А чего мы прячемся? – не выдержав, тихим свистящим шепотом спросил Сережка.

– Нишкни!.. – больно ткнул его в ответ острым локтем неизвестный ночной товарищ.

Мимо пробежали. Фигуры двух милиционеров, слабо освещенные едва достававшим во двор светом уличного фонаря, показались неправдоподобно огромными, какими-то зловещими.

– Сюда вроде двое сиганули… – остановившись, сказал один.

– Да тут и спрятаться негде, – ответил второй. На улице в это время закричали, раздалась длинная трель свистка; милиционеры бросились туда.

– Ловят, чтоб в колонии сдать… – выждав, пока смолкнут их шаги, авторитетно пояснил беспризорник. – Маета! Поймали меня раз, да я утек оттуда. Тоска!

– А что это – колония? – все еще дрожа от пережитого страха и ночной прохлады, спросил Сережка.

– Там перво-наперво тебя разденут догола, одежу твою враз сожгут, а самого потащат в баню. Моют насильно, волосы стригут, работать заставят, книжки всякие велят читать… Ну их! Я зимой к морю подамся. Ты видал море? Нет? Вот где житуха! Тепло, базары богатые. До осени здесь перекантуемся, а потом махнем к морю. Заберемся на крышу или под вагон и поехали… Ладно, ты посиди тут, а я пойду посмотрю, как там.

Беспризорник ушел. Сережка остался один. От деревянных мусорных ларей шел противный густой запах гнилых отбросов, но вылезать было страшно – вдруг милиционеры решат вернуться, поймают и потащат его в колонию, где тоска и маета. Колония почему-то представлялась ему в виде огромной, мрачной тюрьмы, в которой Сережка никогда не был, но от других слышал, что место это страшное.

Вон как оно все обернулось. Хотел его пьяный приказчик прибить, а незнакомый дядька в военном заступился, надавал Женьке Хряку, как прозвали приказчика в магазине, по шее. Да как здорово – Сергуня тогда далеко не убежал, спрятался и все видел. Смелый какой дядька, не убоялся Женьки.

И потом, когда пришли в магазин дядьки из милиции, один, самый большой, в морской рубахе, погладил его по голове. И рука была такая большая и добрая, как у покойного отца. Потому, наверное, он и показал им, где хозяин с Алдошиным золото спрятали. Приди на другой день милиционеры, не найти бы им золота, перепрятали, унесли бы. Но Федотыч все заметил, выпороли, выгнали. До сей поры спина и ниже спины болит и жжет от моченной в соли веревки. Вот бы пожаловаться тому дядьке, что заступился на рынке, или большому, в морской рубахе. Они дали бы им, враз отучили веревкой пороть.

Сергуня горестно вздохнул. Тяжело одному – отец сгинул в войну, потом мать и сестренки с голоду померли. Сосед свез его в Москву, куда отправился торговать на рынке. Дороги теперь назад в деревню и не найти. В какой стороне Тульская губерния, Огарева волость, деревня Истленьево? Как туда добраться? Да и к кому добираться-то? Небось уже и избу их на дрова разобрали соседи.

Отдавая Сережку в услужение, сосед обещался приехать, проведать, да, видно, забыл. Так ни разу и не был за два года. А у Кудина работы много: воды принеси – все ноги обобьешь огромным чайником да ведрами, пока натаскаешь, полы вымети да вымой, прибери, подай-принеси, а еще подзатыльник получишь. Тоже несладко и не всегда сытно. Вот найти бы тех дядек – того, кто заступился на базаре, или того, большого, в морской рубахе. Они, наверное, в страшную колонию не отправят.

Маленькое, исстрадавшееся сердце Сергуни наполнилось жалостью к самому себе, в глазах защипало – он хлюпнул носом и тут же испуганно притих: а ну как услышит кто? Но вокруг было тихо, и он незаметно для себя уснул.

Утро пришло с голодными спазмами в желудке. Есть хотелось неимоверно. И что было-то во рту за последние два дня? Кусок хлеба, да и тот не целиком.

Сережка осторожно выбрался из щели между мусорных ларей, огляделся: двор был пуст. Его товарищ-беспризорник так и не пришел. Может, поймали его милиционеры и повели в колонию, а может, решил не дожидаться до осени и один подался к теплому морю? Кто знает?

Выйдя на улицу, мальчик смешался с толпой прохожих, пошел в потоке людей. Ноги сами привели его к рынку, он начал бродить среди прилавков, жалобно прося хлеба, но торговки сердито отгоняли его. Заметив, что одна из них зазевалась, он быстро схватил с прилавка пару яблок, но убежать не успел. Ухо пронзила боль – высокий, прилично одетый мужчина, крепко зажав его ухо своими пальцами, смотрел на него сверху вниз с веселым изумлением.

– Поганец! – истошно заорала торговка. – А ну отдай! Милиция!

– Не ори… – спокойно сказал мужчина. Свободной рукой достал мелочь из жилетного кармана, небрежно бросил несколько монет на прилавок. – На!

– Спаси тя Христос!

Мужчина только досадливо отмахнулся от благодарившей торговки и, не выпуская зажатого в пальцах уха Сергуни, отвел его в сторону, подальше от любопытных взглядов прохожих.

– Давно воруешь? – с улыбкой спросил он.

– Пусти, дяденька, я больше не буду! – захныкал мальчик.

– Это еще посмотрим… – мужчина выпустил ухо, но цепко прихватил за шиворот. – Что, голодный?

– Да… – по щекам Сережки горошинами покатились горькие слезы.