«Волос ангела»

В числе лучших фирм Петербурга стоит назвать фирму братьев Грачевых, выпускавшую тонкие, своеобразные эмалевые изделия и серебряные скульптурные произведения; одним из лучших петербургских ювелиров был и А.С. Брагин, основавший в 1888 году мастерскую серебряных изделий, в которой изготовлялись чайные и кофейные сервизы, охотно покупаемые во всех странах Европы, вазочки, сухарницы, чеканные чарки…

Но к драгоценным металлам тянулись и жадные, часто обагренные кровью руки. Не всегда легко удавалось сбыть краденую или взятую разбоем драгоценность — требовалась ее переделка, чтобы не узнали, не поймали за руку. Так и появились связанные с преступным миром подпольные ювелиры, которых прозвали серебряниками…

* * *

Старый серебряник Иван Васильевич Метляев жил недалеко от Хитровки. Найти легко: стоило только пройти от Хитрова рынка узким, зажатым доходными домами переулком на Яузский бульвар, немного спуститься по нему к Солянке, а там повернуть влево, к Яузе, к ее устью. И пожалуйста — большая церковь, а за ней, по бережку — домики, утонувшие в зелени густых кустов.

В одном из них и обитал Иван Васильевич, вдовый старичок с маленьким, сморщенным, как печеное яблоко, личиком и редкой, козлиной бородкой.

Давно отделившийся от него сын Алексей — грузный, в мать, с выпученными и вечно сонными глазами — занимался извозом; подкопив деньжат, прикупил кобылу, не новую, но еще крепкую коляску, вполне полноправно встал на биржу московских извозчиков, но отца не забывал. Что ни день — заглянет: то одно, то другое, то за самоваром посидеть, попить чайку, до которого оба Метляевы были большие охотники.

Вот и сегодня пришел с утра — день будний, работы немного, да и работать-то Алешка любил не очень.

Поставили самовар, начали чаепитие, перебрасывались редкими фразами — говорить особо не о чем, почти все переговорено, но Алексей держал в своей голове одну думку, хотел с родителем с глазу на глаз потихоньку перетолковать, да пока выжидал — все не было удобного момента начать нужный разговор.

Приметил сынок, что стал опять появляться в домике у отца знакомый вор-карманник Колька, прозванный Психом. Не так чтобы очень Колька Псих удачлив был или действительно входил в воровскую элиту, но деньги у него водились. Колька — вертлявый, с щербатым ртом, косой челкой, падающей на глаза, — никогда Алексею не нравился. Он уважал людей дородных, степенных, как таганские купцы или охотнорядцы, которых привык видеть с детства. Коммерческие люди — сила! Но опять же не в этом дело: зачем, зачем к родителю ходит Колька? — вот что не давало покоя Алексею.

Устроив поудобнее на растопыренных толстых пальцах блюдце с чаем, Алексей понемножку откусывал крепкими зубами от маленького куска сахара и шумно прихлебывал из блюдца, то и дело поглядывая на отца. Тот, повесив полотенце на шею — утирать пот, истово пил огненно-горячий чай, посасывая размоченную в чашке баранку.

Молчали. Тускло светились образа в красном углу, где-то билась с жужжанием муха о стекло, слышно было, как во дворе тяжело переступает копытами кобыла Алексея, запряженная в коляску.

В дверь постучали. Иван Васильевич степенно отставил чай, пошел отворить. Через минуту в комнату ввалился Колька Псих: в полосатом костюмчике, новых сапогах и при галстуке. В руках у него был мешок. Бережно поставив его на пол, он снял картуз.

— Здорово, хозяева!

— И тебе Господь навстречу… — Иван Васильевич бочком протиснулся мимо Кольки и снова умостился за столом. — Садись, чайку попьем.

— Некогда чаи гонять. Работа готова?

Алексей повел на него своими выпученными белесыми глазами: может, теперь и не надо будет папашку ни о чем выспрашивать, все и так само собой узнается — не будет же родитель от него таиться? И так, почитай, всю его подноготную сын знает.

— А то… — откликнулся старший Метляев. — Да ты сядь, в ногах правды нету.

— Попей чайку… — Алексей подвинул по столу к Кольке пустой стакан.

— Чай не водка, много не выпьешь, — ощерился Псих.

— Давно тебя не видать было, — Алексей снова шумно отхлебнул из блюдца. — Гдей-то пропадал?

— А ты, никак, заскучал? Я не девка, по мне скучать нечего.

— Ладно, кобели! Будет собачиться, — незлобно остановил их Иван Васильевич. — Присядь, я счас… Ну, Бог напитал, никто не видал.

Он небрежно перекрестился на иконы и зашаркал обрезанными валенками, в которых ходил зимой и летом, в угол комнаты, к комоду. Колька, отряхнув для порядка картуз об колено, сел к столу.

Старый серебряник повозился у комода, выдвигая и задвигая ящики, наконец отыскал очки в простенькой оправе, надел.

— Ну, покажи, чего принес?

— Не-е… — засмеялся Псих, — сперва работу давай. А я тут тебе — кой-какой товарец за труды.

Нагнувшись, он развязал мешок, начал выкладывать на стол «товарец». Первыми появились два отреза мануфактуры, за ними новые сапоги, несколько больших жестянок с чаем, пара небольших голов сахара, бутыль с подсолнечным маслом, мешочек с крупой.

Отставив блюдце, Алексей потянулся пощупать материю.