Волошинов, Бахтин и лингвистика

Если в РЖ жанры художественной литературы – лишь разновидности «вторичных» жанров, то здесь основное внимание уделено именно специфике художественной литературы. Если в других сферах язык служит «непосредственным целям коммуникации и выражения», то здесь «он сам становится объектом изображения»; говорит ся о «речевых стилях как объектах изображения» (287). Отмечу, что в РЖ говорилось о стилях высказывания, здесь же появляется ранее не встречавшийся термин «речевые стили».

Как и в РЖ, в данных фрагментах нет определения стиля, а стиль может пониматься и в смысле индивидуального, и в смысле функционального стиля. С одной стороны, мы имеем индивидуальный стиль автора, который «определяется диалогическим отношением к другим стилям, к чужой речи. И иностранные языки могут быть обьектом изображения» (288). С другой стороны, в художественном тексте присутствует «образ речевой жизни во всем его разнообразии» (288): внутренняя речь, виды диалога, деловая переписка, военные приказы и пр., то есть там имеются разные функциональные стили. Тем самым повторяется идея, восходящая к «Слову в романе»: нет никакого особого стиля художественной литературы; ее «язык. нельзя рассматривать как определенный функциональный стиль, подобный стилю научной речи. В нем мы найдем все возможные, языковые, речевые, функциональные стили, социальные и профессиональные жаргоны и т. п.» (289). Это относится не только к речи персонажей, но и к речи от автора, где тоже есть «разные стили чужой речи, не прикрепленные к персонажам» (288). Язык реалистического романа – «не сумма языков (стилей)», а их система, сложная и одновременно единая. Ее единство, прежде всего, в единстве их отношения ко всем этим языкам и стилям (288). Итак, то, что обычно именуется стилем художественной литературы, – не единый стиль, а сложная система стилей (в дискуссии в «Вопросах языкознания» близкую точку зрения высказывал Ю. С. Сорокин). Возможности литературы здесь безграничны: «Нет такого стиля (функционального и экспрессивного), такого жанра, такой формы языка, для которых нельзя было[754] найти ярчайшего примера в художественной литературе» (295). К сожалению, при понятности основной идеи некоторые важные пункты концепции не прояснены, например, в чем состоит различие между «языковыми», «речевыми» и «функциональными» стилями.

Со всем сказанным связана другая идея текста, также восходящая к «Слову в романе»: о двоякой роли языка в художественной литературе. «Язык в литературе существует в двух модусах, в других сферах – только в одном» (290). Он и «средство изображения или выражения», и «объект изображения» (289). В иных сферах язык– объект лишь в особых случаях, когда говорящий «актерствует» или «разыгрывает» (290). В этих двух пунктах главный предмет полемики с Виноградовым, для которого существовал особый стиль художественной литературы, и даже речь персонажей была лишь средством изображения.

В связи с этим, кажется, единственный раз в саранских текстах употребляется столь важная для МФЯ идея о творческом характере языка: художественное познание языка учит не просто языковой норме, но творческому использованию языка. «Именно в этом состоит формирующее влияние литературы на развитие общенародного языка, а не в том, что литература дает образцы правильного и хорошего языка» (291). Л.А Гоготишвили находит и здесь скрытую полемику с В. В. Виноградовым, подчеркивавшим нормализаторскую роль художественной литературы (602–603).

Понимание особенностей художественной литературы естественно подводит к вопросу о разграничении лингвистической и литературоведческой стилистики. Обе, согласно Бахтину, занимались лишь ограниченным кругом проблем, при этом разным: литературоведческая стилистика интересовалась прежде всего авторской речью, изучая там метафоры и другие тропы, а «лингвистическая стилистика интересовалась преимущественно речевыми стилями (функциональными и экспрессивными), социальными и профессиональными жаргонами и т. п., рассматривая их как факты языка» (293). Л. А. Гоготишвили отмечает, что разграничение «функциональных» и «экспрессивных» стилей, несколько раз фигурирующее в тексте, видимо, взято из статьи В. Д. Левина в дискуссии (604). В результате «литературоведческая стилистика… совершает прыжок из области литературы в области эстетики, мировоззрения, политики и т. д. Лингвистическая стилистика останавливается, не дойдя до этих пограничных вопросов. Мы считаем эту проблему пограничной. Такие проблемы имеют исключительно важное принципиальное значение, они в значительной степени получают философский характер. Они сложны и очень дискуссионны. Но от них никуда не уйдешь» (294). Больше о них, однако, в рукописи не сказано.