Волошинские чтения

Творческое становление писателей, юношеские судьбы которых оказались столь родственными, было обусловлено, однако, резко отличающимися жизненными условиями и обстоятельствами. Политический ссыльный Ремизов сидел в тюрьмах, несколько тысяч верст прошел по этапу в кандалах, долго скитался по глухим провинциям и из собственного жизненного опыта вынес представление о самых отвратительных сторонах тогдашней русской жизни. Эти впечатления явились благодарным материалом для его ранних произведений, которые, как позднее подметит Волошин в статье о книге Ремизова «Посолонь», переполнены картинами «невыразимо мучительных издевательств над человеческой душой». Волошин, живший в те годы в Париже, обязан своим творческим становлением прежде всего французской «школе» — новейшей французской поэзии, художникам-импрессионистам. В русской литературной среде он воспринимался как «русский парижанин», информирующий читателя о французской литературной и художественной жизни.

Знакомство Волошина с Ремизовым произошло в октябре — декабре 1906 г., когда Волошин был в Петербурге, в январе — феврале 1907 г. началась переписка.

Начав печататься в 1900—1902 гг., Волошин и Ремизов к середине 1900-х годов уже составили себе определенное имя в литературе. В декабре 1906 г. Ремизов (успевший опубликовать в журналах и альманахах ряд произведений, сюжетом для которых послужила реальная российская действительность) выпустил в издательстве журнала «Золотое руно» свою первую книгу «Посолонь» — сборник стилизованных в фольклорном духе сказок и стихотворений в прозе, обративший на себя внимание в символистском писательском кругу. «Мне очень нравится „Посолонь“. Ваше творчество явно растет», — писал Брюсов Ремизову 20 нояб. 1906 г.[183]. «Мы очень счастливы иметь наконец в руках Вашу дивную „Посолонь“ и сердечно благодарим Вас, — сообщал Ремизову Вяч. Иванов 8 янв. 1907 г. по получении книги. — Для меня же „Посолонь“ — одна из светлых страниц жизни: такое значение придаю я Вам и Вашей книге /…/»[184]. Книга Ремизова привлекла и Волошина. В одном из писем 1907 г. к А. М. Петровой он писал: «/…/ как захватывающе интересна сейчас литературная жизнь в России — те, которые еще не дошли до публики: напр[имер] Кузмин, Городецкий, Ремизов»[185].

В самом конце 1906 г. Волошин работал над рецензией на «Посолонь». В письме от 1 янв. 1907 г. он сообщает Петровой о подготовке серии критических портретов: «Теперь я пишу о Ремизове, потом о Сологубе и Брюсове. /…/ Я хочу сделать потом общую книгу об современных поэтах» (ИРЛИ, ф. 562).

Статья Волошина о книге Ремизова была опубликована, в газете «Русь» 5 апреля 1907 г. (№ 95, с. 3). Волошин очень высоко оценил «Посолонь», и прежде всего языковое мастерство Ремизова-стилизатора: «„Посолонь“ — книга народных мифов и детских сказок. Главная драгоценность ее — это ее язык. Старинный ларец из резной кости, наполненный драгоценными камнями. Сокровища слов, собранных с глубокой любовью. /…/ В „Посолонь“ целыми пригоршнями кинуты эти животворящие семена слова, и они встают буйными степными травами и цветами, пряными, терпкими, смолистыми… Язык этой книги, как весенняя степь, как благоухание, птичий гомон и пение ручейков сливаются в один многочисленный оркестр»[186].

Как правило, во всех статьях, написанных в жанре «ликов творчества», Волошин изображает внешний облик анализируемого писателя, пытаясь провести аналогии между своими впечатлениями и его творчеством, дать одну определяющую черту. Личное знакомство с писателем обычно является для Волошина ключом к пониманию его произведений, непременным условием воссоздания цельного, «стереоскопического» писательского портрета. Так, в статьях Волошина 1906—1907 гг. С. Городецкий в его восприятии предстает «фавном», М. Кузмин — древним александрийцем, Вяч. Иванов — последователем Платона. Столь же выразителен и портрет автора «Посолони», возникающий по ходу анализа: «Сам Ремизов напоминает своей наружностью какого-то стихийного духа, сказочное существо, выползшее на свет из темной щели. Наружностью он похож на тех чертей, которые неожиданно выскакивают из игрушечных коробочек, приводя в ужас маленьких детей.

Нос, брови, волосы — все одним взмахом поднялось вверх и стало дыбом.

Он по самые уши закутан в дырявом вязаном платке.

Маленькая сутуловатая фигура, бледное лицо, выставленное из старого коричневого платка, круглые близорукие глаза, темные, точно дыры, брови вразлет и маленькая складка, мучительно-дрожащая над левой бровью, острая бородка, по-мефистофельски заканчивающая это круглое грустное лицо, огромный трагический рот и волосы, подымающиеся дыбом с затылка — все это парадоксальное сочетание линий придает его лицу нечто мучительное и притягательное, от чего нельзя избавиться, как от загадки, которую необходимо разрешить.